***

По главной улице посёлка шли все вместе. Отец в коротком полушубке, с непокрытой головой и без рукавиц протаптывал тропинку в нападавшем за ночь снегу. Мать надвинула шаль на глаза и прикрывала лицо варежкой, стесняясь любопытных взглядов. Снежана замыкала цепочку, смотрела под ноги, стараясь хотя бы иногда попадать в отцовские следы. Ей не было дела до глазевших в окна старух, до ребятишек, повисших на заборах и кричавших в спину хуторянам:

– Медведи! Глядите-ка, медведи идут! Прячьте скотину, запирайте сараи!

Зулла появлялась в посёлке только по острой необходимости, а Снежинка бывала лишь в крайнем здании – школе восьмилетке. Два последних класса надо было учиться в городском интернате, куда мать не отпустила. Упорная девушка доучилась сама по Николкиным книгам и тетрадям, экзамены сдала экстерном. Зулла вздыхала, пожимая плечами: зачем деревенщине аттестат? А когда зашла речь о педагогической гимназии, сказала строгое материнское: «Не пущу!» Как с ней спорить? Любому понятно, что двуликой учительнице никто малых детей не доверит.

Теперь всё могло измениться. Скажет ведунья своё слово, объявит, что Снежана – человек, и тотчас поменяется к ней отношение. Хотелась верить в это. Боялась девушка Берегиню, однако шла к ней: неприятное общение – малая плата за возможность жить как все.

Кривой горбун с прокуренным голосом – служка Ромий – даже в сени Фатху не пустил:

– Нечего здесь медведям делать! Коль переживаешь за своих тёток, сиди на завалинке, ожидай.

Снежинка прыснула в кулачок: тёткой её ещё не называли. Фатху послушно отошёл в сторону, по ступеням высокого крыльца сначала поднялась Зулла, за ней уже Снежана. Берегиня сидела в центре сумрачной горницы за круглым столом с массивными ножками. Такой и с места сдвинуть не получится, как только заволокли сюда – удивилась Снежана. От хриплого голоса ведуньи у неё мурашки по спине побежали.

– Чего пришла? Зачем медвежонка своего привела ко мне? – зыркнула на вошедших Берегиня.

Зулла приблизилась к столу и высыпала на него горсть монет, полученных недавно за шубу, пошитую для городской барыни:

– Помощи твоей прошу, смилуйся, разъясни, как Снежане инициацию проходить: с людьми или с кем другим.

– Так смеска она! – прикрикнула ведунья, не прикасаясь к деньгам. – Хочет здесь, милости просим. Хочет с оборотнями – не держим. Отец-то чего решил? Фатху твой?

– Фатху не отец ей, Берегиня, – едва слышно проговорила Зулла.

– Что? – ведунья встала, выпрямилась и грозно посмотрела на ссутулившуюся женщину: – Как прикажешь понимать тебя? Кто ж тогда отец?

Она была небольшого роста, Зулле до носу не доставала, но от тщедушного немолодого тела веяло такой мистической мощью, что у обеих просительниц задрожали колени. Снежана не смогла стоять, прислонилась спиной к притолоке, в Зулла, так вообще на табурет опустилась.

– Н-не знаю, кто. Знала бы, не пошла к тебе.

– О, как! – всплеснула руками ведунья. – Изменила мужу, и не знаешь, с кем! А какая любовь была по молодости! Слушать не хотела ни о ком из парней, Фатху ей подавай!

Зулла обхватила голову руками и запричитала:

– Не изменяла я, не мой это ребёнок…

Берегиня упала на свой стул, откинулась на спинку и захохотала:

– Ой, уморила, ой, давно я так не веселилась! Отец – не отец, мать – не мать! В капусте, что ли нашли деточку?

– Не в капусте, – покачала головой Зулла, – на острове. Фатху подобрал брошенного ребёнка и принёс мне.

– Так я же сама видела! – гневно выкрикнула Берегиня и ткнула крючковатым пальцем в сторону Снежаны. – Видела, как грудью кормила её! А говоришь, не рожала! Откуда молоко?