в карих каштанах ты дерево сексуальная лиана я рад

что мы случайно стукнулись лбами

в плюшевых пещерах жизни и лжи

ползая на карачках по семейным делам

виноградная гроздь лица из тебя бы вырезать виолончели

или приклады для охотничьего ружья я жгу черновики

в твоем животе пока ты дремлешь положив голову на мою грудь

снегопад за окном впитал нас точно кожа оливковое масло

теперь снегопад целый месяц будет транслировать нас

танцующих на зыбких экранах хвастать прохожим

что видел нас но никто не поверит да и кому какое дело до

ми

ре

глупых любовников в январе

окна, омытые дождями —

как глаза младенцев, еще пусты.

еще нет души, жизнь ещё не оставила на стенках зрачков

накипь ржавчины, боли и радости.

зарисовки глубины.

темная лента шоссе убегает в лес, как солитер,

в желудок камбалы,

мягко шуршит велосипедист, точно сама земля дышит

сквозь его колеса,

и мягкое мелькание спиц —

вращающиеся механически легкие;

голова наполняется пониманием мира,

как батискаф – таинственной жидкостью…

молчание с любимой…

в лодке весла сдвоены, как хлястики вишни;

чувствуешь кубичность бытия. объем сознания.

души перемножены тишиной, гулкой, как в бассейне,

и можно читать стихи над водой,

строки проскользнут, как выдры,

и ты все услышишь: скрип троса,

поднимаемого из колодца;

луна, как разрезанная дыня в ведре с нефтью.

мне классно молчать с тобой.

это пьеса зеркальных существ: зеркальная кошка,

зеркальный стул и стол. задыхаешься от любви.

нет, это мы на глубине, и ты что-то спросишь,

прутик опустишь в воду, но нет дна,

и я промедлю молчанием.

мы молчим вдвоем —

так галактики проходят сквозь друг друга,

как нож сквозь нож.

а я устал от зимы,

от чуткого средневековья ткани и мехов.

тело требует солнца, как слепой —

новых тросточек,

как лопоухий балбес – щенка

на день рождения.

зима – это смерть лайт.

белый холодный сон холодильника.

живая, но сонная лягушка сознания

бултыхается в банке с питательным раствором,

стеклянные стенки покрыты инеем.

душа тренируется —

готовимся к запуску в страшный космос послесмертия,

шуршит и мигает ворох датчиков,

длятся испытания на

нравственную выносливость,

легкое внеземное дыхание.

Белка или Стрелка, – выбирай себе

имя, кличку, название.

все имена – как детская одежда,

сваленная в кучу в Освенциме. бррр.

вытягиваю из себя зимнюю мысль,

как серебристую занозу,

как черную нитку из желудка.

что же я такое сожрал, Господи..?

занавески вдуваются внутрь:

парусник врезался в нашу квартиру,

наполнил комнатный воздух морем,

голубой солью, на палубе – паркет.

соленые брызги на обоях,

и ветер с розой в зубах, как с абордажной саблей —

опрокинул вазу, ползет по ковру;

один миг – и синий мир швырнул нам в лицо

инкарнацию, фантом иной эпохи,

мокрые брызги.

так пепел рукописей сопротивляется,

наливается плотью, целлюлозой,

и на белых листках – проявляются слова,

и форточки дерутся, лупят друг дружку,

как однорукие боксеры.

белые, стальные от пыли тополя ждут дождя,

так морена ждет снегопада:

вот бы горсть снежинок поймать

вытянутым, каменным ртом.

так мы ждем светлого будущего. как буран,

оно должно обрушиться на нас, сбить с ног,

как ласковый и мощный сенбернар облизать лицо.

увалить нас

на электрический диванчик счастья. но – нет.

лишь кристаллы-лезвия просачиваются в настоящее,

капли – конденсат будущего, невидимая стена

сдерживает цунами времени,

будто стекло террариума – аллигаторов.

ведь ускорение – это будущее —

пробегись по аллее

сквозь варановую разлапистость листьев,

вот и немного твоего будущего. сядь за руль

и разгонись хорошенько на проспекте ленина.

уйди в игру, загул или на войну, и вот оно

будущее – с радостью поглощает тебя, ослепляет,