И вдруг Майкл Делвин услышал голос.

Человеческий голос.

Это был вовсе не ветер, а первый настоящий голос, который он услышал после того, как покинул дом.

Он остановился и принялся вглядываться в пустынный мир вокруг.

А затем сквозь косую снежную пелену он увидел человека, который выглядывал из двери синагоги на Келли-стрит. Человека с бородой. В черной одежде. Прямо как тот, кто окликнул Билли Бэтсона из темного вестибюля подземки. Человек размахивал руками, делая знаки Майклу.

– Привет, привет! – кричал бородатый мужчина, будто бы он находился намного дальше, чем через улицу. – Привет… – Будто совсем издалека, из другой страны.

Майкл оставался на месте. Мужчина все подзывал его к себе.

– Привет, пожалуйста, – умолял человек. – Не могли бы вы подойти…

Голос звучал как-то по-стариковски, смягченный падающим снегом. Голос прямой и указующий, будто заклинание. Майкл все еще стоял на месте. Это была синагога, таинственное здание, в котором евреи поклонялись своему богу. Майкл проходил мимо сотни раз, но, кроме как субботним утром, двери почти всегда оставались закрытыми. В каком-то смысле это здание не принадлежало округе – в том смысле, в котором ее частью был собор Святого Сердца, и кинотеатр «Венера», и бар Кейсмента. Синагога возвышалась своими тремя этажами над улицей Келли, но Майклу всегда казалось, что на этот угол она однажды упала посреди ночи, прилетев издалека.

Но это было еще не все. Для Майкла синагога всегда была чем-то откровенно пугающим, будто бы за ее закрытыми дверями совершаются тайные ритуалы, а может быть, и страшные преступления. И, наконец, на Элисон-авеню каждый мог подтвердить, что евреи убили Христа. А если они оказались способны убить сына Божьего, то что же они могут сотворить с обыкновенным ребенком посреди бруклинской метели? Майкл на секунду представил себе, как бородатый мужчина связывает ему руки и запихивает в печь или замуровывает в стену, как того парня в «Бочонке Амонтильядо». Он представил себе заголовок в «Дейли ньюс» – МАЛЬЧИК ПРОПАЛ ВО ВРЕМЯ БУРИ. И двинулся было дальше.

Бородатый человек снова позвал его:

– Пожалуйста.

Майкл остановился. В том, как человек произнес простое слово «пожалуйста», ему послышалась какая-то особенная нота. Это был звук страдания. Будто бы вся его жизнь зависела от того, что сделает Майкл. В этом слове была и боль. И печаль. Может быть, бородатый мужчина был просто бородатым мужчиной, взывающим о помощи. И вовсе не агентом дьявола. Словно они вдвоем оказались посреди бездорожья Арктики – две частицы живого в призрачной пустыне мертвого мира.

Если я уйду, подумал Майкл, то по одной лишь причине – из-за трусости. Мэйлмют Кид не ушел бы. И Билли Бэтсон тоже. Черт, а ведь если бы Билли Бэтсон убежал от человека в черном костюме, он никогда не превратился бы в Капитана Марвела. И мой отец Томми Делвин не убежал бы. Даже от тысячи проклятых нацистов. И уж точно – от человека, который просил о помощи таким тоном.

Мальчик перешел через улицу, с трудом удерживаясь в равновесии, увидел сквозь вихри стену синагоги и с усилием направился к боковому входу. Он разглядел лицо бородатого человека. Под тяжелой черной шляпой обнаружились голубые глаза, скрытые за толстыми линзами очков в роговой оправе. Нос его был небольшим, отчего большой казалась борода, куда больше, чем на самом деле; она выглядела так, будто вырезана из куска дерева. Борода была темной, в ней попадались ржаво-рыжие и седые волоски, но мальчик так и не понял, сколько человеку лет. Тот стоял в дверном проеме в наброшенном на плечи темном твидовом пальто. Вся остальная его одежда была черной.