Не все боксёры использовали бег как часть тренировки, многие переходили на новые методики, но всё же это была классика, и ничто так хорошо не смотрелось в тренировочном монтаже, как подобные пробежки под правильную музыку. Тайлер говорил, что это воплощение стремления, проявление всего, что накопилось. И боли, и ярости, и надежды.

В Окленде она выходила из дома не слишком рано, часов около девяти, когда все уже разъезжались, и районы стояли пустыми как после эпидемии вируса из голливудских фильмов. Это не напрягало, напротив, было приятно бежать в оглушительной тишине и чувствовать себя одной в мире. Бежала мимо бесконечных линий однотипных домов, заборов, белых стен, вновь заборов, любого размера и цвета, деревянных и металлических, зелёных островков растительности, припаркованных автомобилей. Собаки чувствовали её и иногда заливались лаем во дворах, пятнистые питбули или маленькие декоративные собачонки с голыми телами вставали на задние лапы, вытягиваясь к ней. По дороге иногда проезжали редкие машины, и она гадала, кто бы мог ехать в них, если бы мир, и правда, вымер. Охотники на зомби, рейдеры, собиратели лута или просто беглецы с безумной надеждой на спасение. Миновав жилые районы, начинала подъём на холмы, облачённые парковой растительностью, под ногами у неё теперь были декоративные дорожки из камня, маленькие лесенки, резкие повороты.

Старалась отключить сознание в эти минуты, не думать ни о чём конкретном, дать мыслям просто скользить, как паук спускается по своей паутине. Обычный человек вряд ли вообще смог бы отвлечься. Слишком сильно билось бы сердце, кровь стучала в висках, а каждый вдох был бы слишком мучительным. Но для неё, после нескольких лет практики, это было легко. Не то, чтобы боль исчезает, просто боль и есть наша жизнь, как говорила Хелен, и ты учишься её не замечать. Она умела делать это лучше многих. Иногда представляла себя волком, бегущим по снежному лесу, в тени огромных деревьев, выискивая тропинку под ногами.

Так дни сменяли один другой, и осень перешла в зиму едва уловимо для глаз.

*****

Бесконечный звук воды.

Это был первый серьёзный дождь, что она увидела в Окленде. Местные уверяли, что сезон дождей здесь обычно начинается с ноября, но в год великой засухи несколько долгих месяцев вовсе не было осадков, и только теперь, зимой, наконец, прорвало. Окно её спальни на втором этаже было открыто, и за ним чернела сырая ночь, время от времени врывавшаяся внутрь с порывами ветра, тогда она чувствовала острый запах свежести и обновления.

Ливень хлестал монотонным гулом. Этот звук не меняется, куда бы ты ни попал, и, закрыв глаза, лишь вслушиваясь, она могла представить себе, что это дождь в пригороде Афин или в восточном Лондоне, где снимала комнату во время чемпионата, чтобы не ездить далеко, и вода струится по той коричневой стене соседнего общежития, что она видела каждый день из окна. Это был и тот самый лондонский дождь, который она видела ночью в больнице, когда вышла на короткое время к окну в длинном коридоре, чтобы подышать свежим воздухом. Внизу, на пустой парковке под фонарём стоял её одинокий мотоцикл, но ей было всё равно. Память – это лишь реконструкция, но она была уверена, что помнит его очертания в клубящемся водном мареве так крепко, будто никогда уже не сможет забыть.

Лампа на столике едва тлела, размазывая тёплое пятно света по комнате, и она лежала на кровати, глядя в потолок. Коты-астронавты всё так же лились рядами по обоям, будто живые, движущиеся картинки в каком-то комиксе, а наверху тускло горели золотые звёзды. Дом был пуст. Тайлер ещё не вернулся с ночной смены и должен был приехать лишь к утру. В такую погоду ей не было никакого смысла работать, поэтому она бездельничала, охваченная мрачной тоской.