– Ты – дух? Я никогда не верила по-настоящему в такие вещи и не знаю даже слова, которое тут лучше подходит… Но ради тебя я поверю во всё, что угодно. Если тебе хочется быть духом, то пусть, только не оставляй меня.

– Мы с тобой не древние люди, чтобы верить в духов, и ты не Одиссей, спускающийся в царство мёртвых. Нет никакого бога, ты же знаешь.

– Я ничего не знаю и не хочу знать. Просто оставайся. Пусть будет как будет, чем бы это ни было. Бог или просто сон, или наслоение бесконечных миров друг на друга, тех миров, что может быть существуют, как теории струн… или как там… ты рассказывала. Мне всё равно. Только оставайся со мной.

– Я здесь, – ответила Хелен. – Итак. Выходит, что ты всё же летишь. Из одного мира в другой. Почему решила направиться именно в Сан-Франциско?

– Куда мне ещё податься? Никогда не была в Америке, никого там не знаю. Это город твоей юности, ты много о нём говорила, и мне кажется, что это единственное место, с которым у меня есть хоть что-то родное.

– Почему не домой?

– Не хочу видеть наш дом после всего, что случилось. Одна я там с ума сойду. Нет, я хочу…

– Начать всё сначала? Новую жизнь?

– Да, наверное. Если это вообще возможно.

– Летишь почти вслепую. Что ты там будешь делать?

– Мне всё равно. Взяла все деньги, что остались. Мне сказали, что по долгам там будут суды, дом заложен и всё такое… Наплевать. Забрала лишь то, что можно было унести. Как-нибудь устроюсь, ведь я не из привередливых.

– Прости, что оставила тебя в таком положении. Было нехорошо с моей стороны.

– Да как ты можешь быть в этом виновна? Разве же ты хотела? Разве тебя кто-то спрашивал?

Она не смогла сдержать слёз. Старалась плакать так, чтобы никто не видел, но иногда наступали моменты, когда всё прорывалось.

– Не спрашивал.

– Почему всё так?

– Не думай об этом. Лучше засыпай. Есть ещё несколько часов до Нью-Йорка, ты устала, а там будет столько суматохи. Засыпай, Алекс, детка, и потом, когда проснёшься, ты снова будешь живой.

– Не хочу, чтобы ты уходила.

Сложно было сопротивляться, ведь, в конце концов, она уже скорее спала, чем бодрствовала.

– Я не уйду… Спи, пока есть время. Там, за океаном, всё будет другим. Неизведанные земли, как те, что видел Одиссей в своих скитаниях.

Ей невозможно было сопротивляться.

*****

Иногда ей хотелось, чтобы всё это было только сном. Хотелось проснуться и понять, что не было ни самолёта, затерявшегося во тьме над океаном, ни ожидания в больнице, ни всех этих дней после, от которых почти не осталось воспоминаний. Проснуться и увидеть, что всё ещё там, на своих местах, и можно садиться на мотоцикл и ехать в Лондон, где вновь будет предвкушение начинающейся жизни, когда можно всё изменить.

Возможно, ей хотелось этого всегда, просто обычно она помнила о реальности и не позволяла себе забыться этой ложью. Только иногда, на грани сна и бодрствования, лёжа в постели, словно отрезанной от всего мира, существуя лишь для самой себя, она вдруг проникалась мыслью, что все события последнего года были лишь дурным сном. Тем не менее, раз за разом она просыпалась и видела новые, ещё непривычные стены, и слышала тишину, если только её не нарушали птицы, облюбовавшие дерево под окном. Память приходила к ней, и она вновь помнила, что это Западное побережье, Район Залива, не лучшая его часть.

Когда она проснулась, вернувшись из Бостона, было такое же утро в новой кровати, и нужно было идти на кухню, готовиться к очередному дню.

– Как спала? Хочешь кофе? – спросила мама, расположившаяся у кухонной стойки, как обычно бывало и дома. – Здесь продают хорошее. Я помню.