Да и профессиональное чутье подсказывало: как не-предвзятому репортеру от тебя требуется лишь рассказать о женщинах, многие из которых серьезно больны, но к тебе их болезнь не имеет никакого отношения. Наблюдай за происходящим со стороны. Помни, ты только журналист. Удостоверение и пропуск дают тебе право войти и выйти отсюда в любое время. При необходимости тебе помогут и даже предоставят средства защиты. Ты на особом положении. Ты – вне опасности. Сделай отметку в своем репортерском блокноте о наводящих ужас криках, но с тобой такое никогда не случится.

Впрочем, не только статус журналиста давал ощущение неуязвимости. Добавьте сюда идеальное в прошлом здоровье, не допускавшего сомнений в стойкости моего организма перед болезнями.

Я всегда отличалась цветущим здоровьем. Моя мама, как свойственно еврейским женщинам, много внимания уделяла питанию. Но, в отличие от установленных канонов, она наполняла ротик своей малютки не мацой и жирным куриным бульоном, а говяжьими филейчиками и проросшими пшеничными зернами. В вопросах питания она руководствовалась исключительно советами корифеев диетологии. С ее кухни напрочь были изгнаны не только картофельные чипсы, но и ломтики белого хлеба. Время от времени, на дне рождении у какого-нибудь из друзей, я осмеливалась попробовать хот-дог, но сознание совершенного греха неизменно толкало к покаянию. «И ты ела эти отбросы?» – спрашивала мама, качая головой, будто каждый раз я сообщала о своей беременности, и теперь ей предстояло выяснить, когда же при воспитании ребенка она допустила ошибку.

Любой восстал бы против такой матери. Бунтовала и я, – покуривала, ходила на свидания с христианами. Нерушимым оставался лишь запрет на сдобные булочки и кока-колу.

И правильное питание принесло свои плоды. Среди страдавших всевозможными хроническими болезнями родственников с обеих сторон наше семейство – отец сидел на той же диете – считалось едва ли не образцом безупречного здоровья. Мама гордилась нашей с отцом жизнестойкостью и выносливостью, как в других семьях талантами и красотой своих чад. Никогда не отказывала она себе в удовольствии рассказать, какое жалкое зрелище представлял собой отец в доме родной матушки. «Чудесная женщина, – говорила она о бабушке, русской по происхождению, – но ее кухня… Диву даешься, как ей удалось не погубить собственных детей».

Разумеется, ее диета не могла уберечь меня от обычных в детстве болезней, но они, как правило, протекали и быстрее и легче, чем у сверстников. И, разумеется, такой факт не остался незамеченным. «Так, небольшая припухлость, доктор даже не уверен, свинка ли это, – сообщала она в телефонном разговоре своей сестре. – Ну, где ты слышала, чтобы ребенок, вскормленный на курином бульоне, при ветрянке поправился за три дня?

Материнская гордость за здоровье своего отпрыска не притупилась даже, когда я повзрослела. «Бетти не пользуется никакими лекарствами, даже аспирином, – заявила она Артуру еще до нашей свадьбы. – Не говорю уж о неведомой ей головной боли».

После мы с Артуром слегка прошлись на эту тему. «Разумеется, у меня и в мыслях не было заподозрить в тебе наркоманку, – заметил он, – но думаю, пару раз головка у тебя все же побаливала. Какой дурак захочет жениться на женщине из книги рекордов Гиннеса?»

Но возражать ему я не стала. Мама, хоть и изводила всех своими разговорами о моем здоровье, была права. Действительно я не пользовалась аспирином, и меня не беспокоили головные боли. Порой я все же сомневалась в том, что правильное питание – панацея от наследственных болезней. Едва ли пшеничные зерна с полей Канзаса, пусть и потребляемые в сыром виде, смогут защитить меня от передаваемых из поколения в поколение желчных камней, мигрени, почечной недостаточности и высокого давления. Но факт оставался фактом, к тридцати девяти годам у меня и намека не было ни на один из упомянутых недугов. И уж тем более, меня не интересовали болезни, не отмеченные в анналах нашего рода. По моим сведениям, ни со стороны отца, ни со стороны матери, ни в прошлом, ни в настоящем никто не слышал о раковых заболеваниях.