границы человеческого могущества».183

В помощь познанию даны Природа и Откровение – дело рук Божьих, «но для объяснения божественного Писания недопустимо прибегать к тому же способу, что и для объяснения писаний человеческих, так же как и не допустимо обратное». Признавая истину и того, и другого, сам Бэкон отдавался пропаганде постижения естественного. У божественного и без него было слишком много служителей и защитников».184

Такой же «естественный свет» Бэкон проливает и на этику, предметом которой является человеческое волеизъявление, опирающееся на разум, с целью освобождения от многочисленных «идолов» познания. Бэкон отдает дань великим этическим размышлениям античных авторов – Платона и Аристотеля, стоиков и эпикурейцев. Особенно его привлекает содержательное различение активной и созерцательной жизни, нравственного основания и полезности человеческих поступков. Благо совершенствования как смысл жизни для Бэкона выше блага самосохранения. «Первое таит в себе постоянную новизну и разнообразие, оплодотворяет жизнь целью, смягчает удары судьбы и времени… Второе ввергает в однообразный и узкий круг удовольствий, чреватых пресыщением и растратой лучших жизненных сил».185

Исходя из античных размышлений о добродетельной жизни, Бэкон утверждает приоритет общественного блага перед индивидуальным: подлинное душевное здоровье человека, обретающего столь же подлинный смысл своего существования, проистекает не из созерцательности, душевной безмятежности, а из активной позиции индивида в контексте общественных обстоятельств.

В центре общественного блага – долг, понимаемый не просто как сумма обстоятельств, а как позитивное благорасположение к другим людям. Долг, его осознание – возможность нравственной деятельности;

переход возможности в действительность осуществляется не помыслами только, пусть благими, но конкретными добрыми делами.

Высочайшее достоинство человека заключается в доброте: «Доброта соответствует евангельскому милосердию; излишество в ней невозможно, возможны лишь заблуждения…»186

Важной особенностью этики Бэкона является ее тесная связь с психологией, с анализом человеческих влечений и аффектов, мотивирующих поступки людей. Так, смысложизненная проблематика обретает цельность, практически заостряется и, не ограничиваясь рассуждениями о должном, выходит в сферу сущего.

Эмпирической линии новоевропейской философии («путь муравья») противостояла ее рационалистическая линия, согласно которой разум – главный гарант не только познания, но и существования человека, как такового. «Мыслю, значит, существую» (cogito ergo sum), заявил Рене Декарт – великий французский представитель рационализма («путь паука»), для которого проблематика смысла жизни стала особой сферой приложения разума в его концентрированном виде и применении: «заметив, что истина: я мыслю, следовательно, существую столь прочна и столь достоверна, что самые причудливые предположения скептиков не способны ее поколебать, я рассудил, что могу без опасения принять ее за первый искомый мною принцип философии».187

Возвеличивая роль мышления в его функции самосознания (самопознания), Декарт не проходит мимо понятия «мудрость» – главного инструмента поиска смысла жизни человека. Мудрость он обозначает как познание истины по ее первопричинам, и философами по преимуществу являются те, кто отыскивает «первые причины» и «истинные начала», из которых выводятся объяснения всего доступного для познания: «Вся философия подобна как бы дереву, корни которого – метафизика, ствол – физика, а ветви, исходящие от этого ствола, – все прочие науки, сводящиеся к трем главным: медицине, механике и этике. Под последней я разумею высочайшую и совершеннейшую науку о нравах; она предполагает полное знание других наук и есть последняя ступень к высшей мудрости. Подобно тому, как плоды собирают не с корней и со ствола дерева, а только с концов его ветвей, так и особая полезность философии зависит от тех ее частей, которые могут быть изучены только под конец».