– Лыжи смастерил? Не такой уж и придурок, значит. Однако в лесу-то голодно, волки и бандиты за каждым деревом. Все равно пропадет.

– Знамо дело. Потому и звал я его. Жалко дурня-то стало. Только он и не оглянулся. Такой вот дурачок.

– Что же, Егорий, с тебя спрос самый последний, раз дурачок, а вот скажи-ка ты мне, что это за стяг ты вывесил над домом своим? Что-то непонятный он какой-то. И гакенкрейц и серп с молотом комиссарский и еще Фюрер там изображен вместе со Сталиным. Это что за художества?

– Как Сталин?– разинул рот староста.

– Натурально, в профиль, с усами,– Сергей приподнял брови.

– Быть не может того,– щелкнул челюстью Егорий.

– Сходи, убедись,– разрешил ему Сергей и староста выскочил из хаты. Вернулся он бледный, как будто за минуту, которую отсутствовал, успел отморозить лицо. Флаг произвел на него впечатление соответствующее.

– Это, это, хер-р-р-р, непонятно как… Должно от морозу,– высказал он предположение.– Позвольте снять немедля?

– Снимай. Чего уж там, коль мороз у вас такие фокусы выкидывает, да сюда неси. Взглянем на эти чудеса природы вблизи,– староста полез на чердак, а из него выбрался на крышу и флаг, с профилями вождей содрав, вернулся с ним в руках. Остановившись перед Сергеем, он развернул его для демонстрации.

– Мороз это, хер-р-р,– убедительным тоном, подтвердил он изначальную версию.

– Вижу, что мороз. Другого объяснения просто и не найдешь. Разве что предположить, что это кто-то поглумиться над Фюрером решил и разместил его в обнимку с Иосифом Виссарионовичем. Ишь как глаза-то вытаращил. По-хо-ж, каналья.

– Ни в коем разе, хер-р-р-р офицер, мороз это. Боле некому. У нас так никто не сможет. Не учены такой премудрости,– пробормотал староста.

– Убери с глаз моих, Егорий. В печку вон брось,– махнул рукой Сергей в сторону печи.

– Слушаюсь,– Егорий метнулся к печке и поспешно затолкал тряпку в ее зев, захлопнув заслонку и подперев ухватом, будто опасаясь, что кто-то из вождей выскочит из огня.

– Спасибо за угощение, староста,– поднялся Сергей.– Живешь ты отвратительно, детей вон полна печка опять же. Как до весны дотянешь? Много гороха-то запас?

– Бочонок, хе-р-р-р офицер,– не стал скрывать количество запасов староста.

– До весны, значит, дотянете, а там глядишь, и лебеда с крапивой попрет на огороде,– усмехнулся Сергей.– Счастливо оставаться,– уже в танке он спросил у Михаила:

– Ну, как тебе, староста?

– Нормальный мужик. В деревне, кроме придурка Хрюкина еще десяток наших красноармейцев прячется. Из плена сбежали, ну а бабы их выхаживают. Партизаны тоже заглядывают, он тут ими и поставлен, так что флаг ты ему правильно сжечь велел. Повесили бы немцы Егория, а у него пятеро на печке сидят, ты правильно подсчитал.

– Ну вот, блин, опять я маху дал. Над нормальным человеком прикалывался,– огорчился Сергей.– Как вот они тут живут на одном горохе?– Сергей высунулся из башни и крикнув, стоящему с непокрытой головой старосте:

– Эй, Егорий, держи подарок от Фюрера, за то, что освободил его от компании сомнительной,– швырнул к ногам старосты два увесистых мешка. Танк, рыкнул на прощанье и, развернувшись, ушел обратно в сторону Рузы, а староста с супругой, проводив его взглядом, переглянулись и попробовали шевельнуть мешки. Однако оказались они неподъемными, и пришлось тащить их в дом вдвоем. Затащили и, развязав, застыли оба изумленно. В мешках оказались продукты. Сахар, крупы, масло. Фюрер не забыл и о детях, положил в мешки несколько килограмм конфет в блестящих обертках.

– Во, мать, это че тако? Как понять?– Егорий скреб в бороде, а вокруг уже столпились ребятишки и тянули руки к блестящим фантикам.– Цыц,– остановил их отец.– От немца, вдруг с отравой. Псу надобно сперва скормить, проверить. Нако вот, Петруха, сбегай живо,– сунул он конфетину сыну и тот, вытянув ее перед собой, унес во двор. Вернулся обратно с радостным криком: