Людие же Московски видяху надъ собою гонение и, другъ з другомъ глаголюще, а другъ на друга клеветаху. Онъ же окаянной наипаче яряшеся на православныхъ християнъ: многихъ поимавъ и розными пытками пыташе; иные же, не стерпьвъ пытокъ, на себя говоряху, а иные же крьпяхуся, а иные и впрямъ ево Ростригу обличаху. Онъ же Гришка розсылаше ихъ по темницамъ, Петра Тургьнева, выведъ на Пожаръ, отськоша главу ему, и многия бьды дьлаше, яко и языкъ человьчь не можаше изрещи его злодьйскаго жития.“ [14]

Историки так и не сошлись в едином мнении кто способствовал помилованию Шуйского.

Тогда же распространились вполне достоверные слухи в Москве не только от галичан, но и близких Отрепьева: дяди, брата, которые узнали его, и не хотели молчать. Дядю – Смирного-Отрепьева сослали в Сибирь, схватили Петра Никитича Тургенева и купца Фёдора Калачника, возмущавших народ против лжецаря. Тургенев всенародно объявил: "Ты не сын царя Иоанна, а Гришка Отрепьев, беглый из Железноборовского монастыря, я тебя знаю!" (https://ru.rodovid.org/wk/Запись:353582), а Калачник, даже на плахе называл царя самозванцем и расстригой. Их публично казнили 25 июля (4 августа) 1605 года на Лобном месте к удовольствию толпы. Справедливые и ложные доносы не прекращались, как и во времена Бориса. Лжедмитрий не жалел даже своих старых приятелей, удалив “многих Чудовских Иноков в другие, пустынные Обители, хотя … оставил в покое Крутицкого Митрополита Пафнутия68, который с первого взгляда узнал в нем Диакона Григория, быв в его время Архимандритом сего монастыря, но … лицемерным или бессовестным изъявлением усердия к самозванцу спас себя от гонения”. [1] За слово о расстриге “пытали, казнили, душили в темницах, лишали имения, ссылали.” [1] Столица притихла, а Дмитрий “снова окружил себя иноплеменниками: выбрал 300 Немцев в свои телохранители, разделил их на три особенные дружины под начальством Капитанов …” [1] Лжедмитрий ежедневно веселился, забавляясь музыкой, плясками и зернью. Его окружение во всём старалось не уступать царю. Новый царь праздновал во дворце, а московиты пили и веселились на площадях. Ближние люди советовали Лжедмитрию без промедления венчаться на Царство, для чего был нужен Патриарх.

“Той же Рострига начать думати, яко бы изобрать на престолъ такова жъ окаянново, какъ и самъ, на патрияршество. Отъ папесная (патреяршество) вьры бояшеся взять вскоре и взявъ съ Рязани архиепискупа Игнатия, а преже былъ Кипръскимъ архиепискупомъ въ Грекахъ и пришелъ къ Москвь при царь Федорь. Царь же Борисъ не позна въ немъ окаянномъ ерести, посла его на Рязань. И поставиша его на Москвь въ патрьярхи, онъ же Игнатей его еретика и вьнчалъ царьскимъ вьнцомъ въ оной церкви Пречистыя Богородицы.” [18]

Первым из русских Архиереев в Туле торжественно признал Самозванца царём рязанский Архиепископ грек Игнатий, прежде бывший Архиепископом Кипрским, изгнанный турками в царствование Фёдора Иоанновича. Его то и возвели в Патриархи 24 июня (4 июля) 1605 года. Повсюду были разосланы “известия о восшествии Димитрия на престол и возведении Игнатия” [2] в патриаршее достоинство взамен изгнанного Иова.

Окончательно утвердить нового царя на престоле могла лишь мать – царица Марфа. Царица-инокиня жила в Выксинской Пустыни лишь в пятистах верстах от Москвы, но они ещё не виделись. У неё было лишь два выбора: муки и смерть в случае упрямства или царская жизнь со всеми удовольствиями, о которых она со слезами вспоминала 13 лет. Великий мечник (новый титул, учрежденный Лжедмитрием), князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский