Дмитрий удовлетворенно кивнул. Вешать – тут его воинство мастера, а Москву взять пупок развязался.

– Готово, твое величество! – истошно заорал казак, слезая с приставной лестницы.

Димитрий махнул рукой.

– Тащите сюда самозванца! – заорал казак у виселицы.

Из толпы выскочили два стрельца и бросились к неподвижно лежащему самозванцу. Тот еще был жив, но удары сапог повредили ему внутренние органы, отчего он хрипел и булькал кровью. Мужика в разорванном кафтане подтащили к столбу и накинули петлю с веревкой.

– Все готово! – отрапортовал казак. – Можно вешать.

Он довольно улыбнулся, ожидая знак от царя. Изо рта самозванца на землю стекали сгустки крови и слюны. Казак брезгливо поморщился и отошел, оставив приговоренного покачиваться в петле, пока тот мог еще сам стоять на березовом чурбаке.

– Погоди еще, – остановил его Димитрий. – Что мы, изверги какие, али нехристи? Читай приговор, дьяк.

Дьяк на коротких ножках выскочил вперед и развернул свиток.

– По указу его царского величества самозванец Август, нарекшийся братом царя, приговаривается к повешению.

Толпа оживленно загудела.

– Ловко это он с самозванцами, – тихо прошептал один из казаков другому в ухо.

– Боится его величество, – в ответ буркнул его товарищ, – чует за собой грех.

Казаки вновь уставились на казнь. Димитрий махнул рукой. Березовый чурбан покатился по земле. Веревка дернулась и натянулась, затягивая на шее несчастного петлю. Изо рта самозванца хлынул поток алой крови, глаза бешено завращались в глазницах, а затем вылезли почти наружу.

– Порядок, твое величество, – удовлетворенно хмыкнул казак, руководивший казнью.

– Закрой глаза, Марыська… – Марина оттащила своего шута от окна.

Димитрий хлопнул входной дверью в своих хоромах. Войско еще некоторое время стояло на месте, обсуждая казнь самозванца, затем стало тихо расходиться по своим домам.

Царь сидел за столом, разглядывая содержимое шкатулки, недавно поставленной казаками на его величества царский стол. Войско в помощь польскому гетману Яну Сапеге он отправил. Лавра падет еще до Рождества.

«Падет, возьмет гетман непокорную обитель».

Димитрий перевел глаза на киот. Богородица с младенцем смотрели на него всепрощающим взором. Не укоряя, не виня и, может быть, даже в чем-то понимая его. Смотрели они так, как Спаситель смотрел на Иуду. Смотрел, любил и не осуждал. Ведь он, Димитрий, «азм есть царь московский, защитник народа и веры». Димитрий вспомнил о Филарете. Не зря он притащил к себе монаха из монастыря под Ростовом.

Никитка крутился около царя с бумагой и чернильницей. Хотел переписать содержимое шкатулки, когда царь потеряет к ней интерес. Наконец Никитке надоело ходить вокруг да около, и он, бросив бумагу с чернильницей и пером на стол, сел на скамью напротив царя.

– Может, ты поспешил вешать-то самозванца, твое величество? – буркнул Никитка.

– Чего так?

Димитрий недовольно бросил взгляд на слугу и стал крутить в пальцах золотой перстень, что давеча ему привезли казаки, разграбившие одно из поместий под Москвой.

– А так, твое величество.

Никитка подпер лицо ладонями и скривил недовольно рожу. Дмитрий оторвал взгляд от перстня и криво улыбнулся.

– Чего это поспешил-то? – переспросил он.

Слуга усмехнулся в ответ и произнес:

– Уж больно на тебя самозванец этот похож был. Ты-то и не приметил вовсе.

Словам слуги Димитрий поначалу не придал никакого значения. Не первый раз он самозванцев вешал. Будут и другие.

Никитка продолжал сидеть на табурете, смотря Димитрию прямо в глаза. Порезанное веко Никитки нервно подергивалось. Это вывело Димитрия из равновесия.