«Вы нужны мне», – прямо говорили они, и Марусино сердце дрогнуло от жалости и любви. Конечно, трудно жить такому странному, никем нынче не понимаемому, вероятно, свихнувшемуся на прошлом, в общем-то молодому еще человеку. Сидит в своем придуманном мире, как в скорлупе… – Я еще… приду, – прошептала она и опрометью выбежала из гостиной, успев все же заметить в сенцах новую полураскрытую дверь, за которой сверкнул блестящий бок рояля. Совсем смешавшись от увиденного и услышанного, Маруся позвала Вырина, как что-то единственно реальное, но противный пес не показывался и на крик не отзывался. Она с тайным страхом обежала домик, но, кроме голого прибрежного песка, не увидела ничего. Не было ни кустов, ни собаки, а рояль в это крошечное помещение внести было и вовсе невозможно. И, словно спасаясь от самой себя, Маруся с разбегу бросилась в воду.

Она долго плутала лесом, разбила коленку и даже, к своему ужасу, – ибо гонорар должен был прийти только через пару недель – утопила в болоте кроссовку. Наконец, уже где-то часам к трем пополудни, она вышла в придорожный борок, который нельзя было спутать ни с каким другим, и через полчаса оказалась дома. Пса-предателя там не оказалось, но Маруся, как ни странно, не испытывала по этому поводу никакой тревоги или злости. Все-таки именно благодаря ему она попала в этот странный дом и увидела этого непонятного, наверняка ненормального, но такого красивого и удивительного человека. А пес – что? За время, прожитое за городом, Маруся вполне прониклась крестьянским убеждением, что никакая собака в лесу не пропадет. Завтра же она встанет пораньше, переведет свои положенные десять тысяч печатных знаков и уже сама отправиться на остров. Но плавание в утренней реке не прошло для Маруси даром: на неделю она слегла с жесточайшей простудой, так что даже пришлось посылать появившегося Вырина к соседке с запиской в зубах. Меду Марусе принесли, но на ноги она поднялась только к первому Спасу.

Август стоял грозовой, но не было в этих грозах напряжения и духоты; просто по утрам легко дышалось, травы поднимались выше пояса, и деревья постоянно сверкали свежевымытыми листьями. Маруся, еще болея, как-то быстро и складно закончила переводить бесконечные россказни про неподражаемого сэра Эндрю, гонорар вместе с новым заказом ей привезла приятельница, и потому теперь в середине месяца у нее неожиданно образовалось несколько совершенно свободных дней. Несколько раз она уходила с Выриным далеко в поля, но присмиревший в последнее время пес почему-то никуда больше не рвался и вел себя добропорядочным домашним животным. Не добившись толку от Вырина, Маруся сама принялась исследовать все окрестности в поисках того молодого борка, от которого теперь дорога к островку казалась ей простой и ясной. Но борок исчез, словно сквозь землю провалился.

В принципе в этом не было ничего удивительного: по Полужью теперь бесследно исчезали не то что борки, а целые леса, и Маруся сама часто просыпалась от выматывающего душу, как сирена воздушной тревоги, звука пил где-нибудь за Ящерой или Веряжкой. От него было невозможно избавиться, он ввинчивался в нервы, проникал в самую плоть, и потом, стоя порой на платформе и видя, как проносятся мимо в сторону белоглазой чуди[38] вагоны с мертвым лесом, Маруся никак не могла избавиться от сравнения этих товарняков с вагонетками Дахау. Так что, должно быть, нет более того борка, как и не было, а в незнакомом месте найти искореженную тракторами землю и пни в нынешнем августовском буйстве было практически невозможно.