– Все. Чокнулся, – решает Пит. – Сумрак, на этот раз ты переборщил.

– Неужели? – чувствую на себе изучающий взгляд. – Волк, а ты стал сильнее.

– Ты тоже, – скалюсь я. – Ты тоже.

Она натягивает рукава свитера до кончиков пальцев. Она пьет горячий чай маленькими глотками. Она умывается и чистит зубы, напевая себе что-то под нос. Она желает Фреду доброго утра и спокойной ночи. Она любит наблюдать за тем, как он ест. Она забирается в кресло с ногами и сворачивается в кошачий клубок. Она ковыряет пальцем дырку в джинсах и с каждым днем та становится все больше и лохматее. Она рисует в альбоме карандашами, лежа на полу. Она аккуратно расправляет фантики от конфет и складывает их в блокнот. Она боится спать за закрытой дверью. Она ставит в тупик своими вопросами. Она пугается, когда бесшумно подходят сзади. Она любит, когда Пит рассуждает о науке и искусстве и несет чепуху. Она не притрагивается к чужим вещам. Она никогда не закалывает волосы. Она никогда не отводит взгляд в сторону. Она всегда говорит то, что видит. А видит она слишком многое.

Я просыпаюсь раньше всех, чтобы незаметно слинять в Город. Несколько дней взаперти в этой консервной банке уже практически свели меня с ума, а от предостережений Сумрака зуд расползается по всему телу: «Не ходи в Город. Держись подальше от четвертого. Возьми с собой Пита. Берегись Питбуля». Как будто он лучше всех знает, кому как жить и что делать. А еще лучше – кому что НЕ делать. Мне в особенности.

Сейчас все спят, и в Бункере тихо, только вентиляция гудит. Я уже почти переступаю порог кухни, предвкушая, как сейчас в полном одиночестве попью кофе, но вдруг, краем глаза, замечаю ее. Она стоит перед туннелем, уводящим вглубь Бункера. В “Лабиринты Смерти”, которые исследуем мы с Питом. Она стоит и смотрит туда, словно что-то видит или слышит. И меня не оставляет гаденькое ощущение, что что-то так же неотрывно следит сейчас за ней с той стороны. Меня аж передергивает от этих мыслей.

– Что ты тут делаешь? – подхожу ближе.

Она вздрагивает, внезапно услышав мой голос.

– Там кто-то есть.

Мне не нравится, что в ее словах нет вопроса. Она утверждает. Что она может знать об этом?

– С чего ты взяла?

– Просто… вот когда вы все тут, я чувствую, кто где находится, будто нас связывают невидимые нити. Знаешь, такое странное ощущение. И каждый раз мне кажется, что кто-то ушел туда. И ходит там. Постоянно оборачиваюсь, чувствую, что он подходит совсем близко, но никого не вижу. Странно, да?

Здесь все странно.

Мне не нравятся ее слова о том, что этот кто-то подходит совсем близко. И не нравится то, что она ощущает его присутствие.

– Не ходи туда, ладно? – прошу я. – Там никого нет.

– Никого?

– Никого из живых людей. Только запутанные коридоры, в которых легко заблудиться.

Закончив воспитательную часть, возвращаюсь к своему первоначальному плану и иду на кухню. Девчонка увязывается за мной. Я понимаю, что отделаться от нее уже не получится, поэтому насыпаю в кофеварку кофе на нас обоих и заливаю отстоявшейся водой из банки. Она внимательно следит за всеми моими движениями. Как будто ничего подобного в жизни не видела и для нее это сродни шаманскому вареву. Включаю кофеварку и думаю – ну сколько же можно пялиться мне в спину и что в ней может быть такого интересного? Ее взгляд так и буравит где-то между лопаток.

– Ты сильный.

Эти слова вонзаются в меня, как просвистевший в полете томагавк. Что она имеет в виду? Что она видит? Почему так легко произносит это вслух? Как будто можно вот так просто выпотрошить человека и сказать: «смотри, вот твоя селезенка». Нельзя так легко и бесцеремонно проникать в кого-то, выуживать что-то из него и выкладывать перед носом. На вот, смотри, я тут такое откопала!