– Вот что, – говорю я примирительным тоном. – Давай, чтобы этот вечер и дальше был приятным, мы не будем портить его друг другу?

Воздух накаляется так стремительно, словно посреди двора раскочегарили невидимую печь. Квартальные молча поднимаются со своих мест, подхватывают с земли дубинки и куски арматур с колоритными кровавыми пятнами. Я держу всех в поле зрения, и думаю, что для обычной драки их слишком много. Десять на одного и две собаки, не считая Питбуля – это тоже не по правилам. А сейчас мне и вовсе некогда с ними возиться.

Мои глаза делаются желтыми, Питбуль взмахом руки приказывает всем замереть и не шевелиться. Ротвейлеры чуют Зверя, заливаются бешеным лаем, но остаются на своих местах. Какая выдержка! Надо будет спросить потом, на что Питбуль их дрессирует – на колбаску или на высушенные кусочки печени врагов. Босая приказывает псам замолчать, как ни странно, они слушаются и ее, прижимаются к земле, но продолжают тихонько тарахтеть, скаля острые зубы. Интересно, спрячутся ли они за кресло, если я покажу свои? Хочется это проверить. Мою челюсть, словно, выворачивает, кости хрустят, полностью видоизменяясь. Волчьи зубы начинают мешать из-за того, что я обернулся не полностью.

– Волк, – Босая видит, что со мной сейчас происходит, плавно, без резких движений встает и подходит. – Успокойся.

Эта девчонка не боится меня, смотрит прямо в глаза, хоть прекрасно понимает, что случается после того, как они начинают гореть янтарем. Рык, доносящийся приглушенными раскатами из моей груди, не сулит ничего хорошего. Но Босая подходит еще ближе, она любит Силу, хочет прикоснуться к ней, попытаться подержать в руках. Хотя бы в руках, потому что пустить ее внутрь и не быть разрушенным практически невозможно. Я это знаю, как никто другой.

– Здесь только наши, – тихо говорит она. – Тебе нужен кто-то из нас?

– Нет, – голос надламывается, мне сложно говорить. – Я ищу чужака.

Питбуль сидит на месте, вжавшись в кресло. Он отдает себе отчет в том, что любое движение с его стороны может спровоцировать меня, и тогда пострадают все.

– Здесь нет чужаков, только свои, – повторяет Босая, переключая мое внимание на себя.

Вдруг ее пальцы касаются моего лица и, кажется, она сама не понимает, как такое могло случиться. Ее глаза распахиваются от удивления, и в их отражении я вижу свои, горящие голодом и жаждой. Слишком долго я держал Зверя под замком, и теперь он беснуется внутри, чуя запах добычи, видя вокруг своих врагов, желая растерзать того, кто посмел разговаривать с ним надменно и дерзко. Он здесь единственный, кто имеет право властвовать и распоряжаться.

Вокруг так много раздражающих факторов, соблазнов, сводящих Зверя с ума. Это как привести дикого хищника в мясную лавку. Глупо рассчитывать, что он тактично сядет в углу и будет ждать, когда ему, наконец, отдадут обрезки и кости. Мне не удастся совладать с ним, пока я здесь.

Город шепчет: “Возьми их! Разорви! Разорви каждого, я буду смотреть!”

Резко разворачиваюсь и ухожу, почти убегаю. Стремительно, сбивая кого-то с ног.

Удерживать человеческую форму сложно: пальцы на руках крючит, ноги едва слушаются, сердце стучит в ребра, ставшие вдруг такими тесными. Каждый удар отдает глухой болью глубоко в груди.

Я не бегу, не иду, не ковыляю, а что-то среднее. Времени почти не остается и, оказавшись в редкой поросли кустарников я, наконец, падаю на землю, обрушиваю на нее это неправильное тело, проворачиваюсь вокруг своей оси, извиваюсь, как змей, пытающийся содрать старую кожу. Из моей пасти вырывается такой жуткий звук, что все жители ближайших домов в страхе закрывают окна и двери, плотнее задергивают шторы и выключают свет. Миг – и все прекращается. Я лежу на боку, дыхание, наконец, выравнивается, и я поднимаюсь на четыре ноги. Встряхиваюсь по-собачьи, чтобы звериная шкура как следует села. Управлять этим телом просто, когда уже научился, самое сложное, к чему я никак не могу привыкнуть – это поток информации, который прилетает со всех сторон. Город разворачивается передо мной звуками и запахами, я знаю все, что одновременно происходит в нескольких кварталах. Я слышу, как плачут дети, едут машины, топают десятки чьих-то ног, догоняя кого-то. Возможно, меня. Скорее всего, меня. Я чую кошку, прячущуюся на дереве, от нее воняет страхом. Я слышу, как крысы копошатся в мусорном баке, грызут сухие куски хлеба и куриные кости. Я чувствую запах собак, разных собак, молодых и старых, кобелей и сук, – их метки повсюду. Наконец, я перестаю воспринимать каждый звук и запах отдельно, пространство вокруг меня становится объемным, плотным, многогранным, я ощущаю его, как свою вторую кожу, оно и я – мы теперь неотделимы.