– Доминга, я же сказал тебе, какова цель нашей встречи. И, по-моему, очень ясно… – начал Мэнни.

Доминга махнула на него рукой.

– Да, по телефону ты вел себя весьма осмотрительно, Мануэль. – Она подалась в мою сторону. – Он очень ясно выразил, что ты идешь сюда не для того, чтобы принять участие в моих языческих ритуалах. – Горечь в ее голосе была так остра, что ее можно было использовать вместо горчицы.

– Подойди-ка сюда, chica, – велела Доминга. Мне она предложила одну руку, не обе. Вероятно, мне полагалось ее поцеловать, следуя примеру Мэнни. Я и не знала, что пришла на аудиенцию к Римскому Папе.

Внезапно я поняла, что мне не хочется к ней прикасаться. Она ничего плохого не сделала. И все же каждый мускул моего тела стонал от напряжения. Я боялась и сама не знала, почему я боюсь.

Я шагнула вперед и взяла ее руку, не вполне представляя себе, что с ней делать. У жрицы вуду оказалась теплая и сухая кожа. Она усадила меня на ближайший стул, продолжая держать меня за руку, и что-то произнесла своим певучим низким голосом.

Я покачала головой:

– Простите, но я не понимаю по-испански.

Свободной рукой она коснулась моих волос.

– Черные как вороново крыло. От северной крови таких не унаследуешь.

– Моя мать была мексиканка.

– И тем не менее ты не говоришь на ее языке.

Мне хотелось, чтобы она отпустила мою руку, но Доминга не спешила этого делать.

– Она умерла, когда я была маленькой. Меня воспитали родные отца.

– Понятно.

Я высвободила руку и сразу почувствовала себя лучше. Она ничего мне не сделала. Ничего. Почему же я, черт меня подери, так дрожу? Мужчина с седой прядью встал за спиной Сеньоры. Он был у меня на виду. И руки я его видела. Черный ход и вход на кухню тоже были в моем поле зрения. Никто не подкрадывался ко мне сзади. Но почему-то волосы у меня на макушке зашевелились.

Я взглянула на Мэнни, но тот смотрел на Домингу. Он так крепко сплел пальцы, что побелели костяшки.

Казалось, я смотрю иностранный фильм без субтитров. Я могла строить любые предположения насчет того, что происходит, но не была уверена, что они верные. Мурашки по коже подсказали мне, что какую-то шутку с нами сыграли. А реакция Мэнни навела на мысль, что шутка предназначалась ему.

Плечи его резко опустились. Пальцы расслабились. Было ясно, что он вдруг обессилел. Доминга улыбнулась, блеснув зубами.

– Ты мог бы стать таким могущественным, mi corazon.[5]

– Я не хотел становиться могущественным, Доминга, – сказал Мэнни.

Я переводила взгляд с него на нее, не вполне понимая, что произошло. И не была уверена, что хочу понимать. Я всегда охотно верила, что неведение – благо. Слишком часто так выходит.

Доминга обратила взгляд своих быстрых черных глаз ко мне.

– А ты, chica, ты хочешь быть могущественной? – Мурашки по шее расползлись уже по всему моему телу. Вот черт.

– Нет. – Хороший простой ответ. Надо бы почаще его употреблять.

– Может, и не хочешь, но будешь.

Мне не понравилось, как она это произнесла. Смешно сидеть в солнечной кухне в 7. 28 утра и дрожать от страха. Но это было. У меня все поджилки тряслись.

Сеньора смотрела на меня. Глаза у нее были обыкновенные. Никаких признаков того могущества, которым она меня соблазняла. Глаза как глаза, и все же… Волосы у меня на макушке снова зашевелились. Меня бросало то в жар, то в холод. Я провела языком по пересохшим губам и тоже уставилась на Домингу Сальвадор.

Это был удар магии. Она меня испытывала. Я это уже проходила. Людей так зачаровывает то, чем я занимаюсь, что они убеждены, будто я владею магией. А я не владею. Я просто чувствую мертвых. Но это не одно и то же.