– Пытается уязвить мое мужское самолюбие, – объяснил с удовольствием Григорий Иванович. – А я на это нуль внимания! Баба она и есть баба. Одно слово – глупая кура! Не понимает. Сейчас дело какое? Бабы рвутся к власти. Любым путём! В газетах об этом всё время толкуют. Но никак не придумают, как их, понимаешь, осадить. Но это делают одни только глупые бабы. Вроде моей. А умные-то понимают, что внешней показухи им не надо. Они на мужском самодовольстве сыграть могут. Мужик ведь, как индюк! Им только крути по-умному. Но у многих баб даже и до этого ума не хватает, – и сокрушенно закончил: – Не знаю прямо, что и делать? Не вижу выхода! Ты как, Романыч, думаешь на этот счет?

Никита Романович не успел ответить на этот каверзный вопросик. Затренькал звонок-колокольчик в прихожей.

– Наверно, внучка моя, Райка, – высказал предположение Григорий Иванович, недовольно почесывая белый хохолок.

И не ошибся. Усталая и безразличная вошла в гостиную Раиса. Закатное солнце странно изменило комнату. Белая скатерть стала казаться серой. Бутылка начала отливать чем-то мутным. Углы комнаты потерялись в неожиданно наступившей мгле. В возникшей паузе окружающее выглядело застывшим и пыльным. Хотелось взять тряпку и как следует все протереть. Это и сделала по-своему почтенная старушка Мария Дмитриевна.

– Вы чего же это в темноте-то сидите? Вилку мимо рта пронесете запросто, – сказала она добродушно и включила чешскую люстру, засиявшую искусственным хрусталем.

«Не отличишь от натурального, – отметил Никита Романович. Дома у него была такая же. – Единственно ценой».

Раиса, увидев сидящую за столом компанию, моментально оживилась, забыв про усталость.

– Добрый вечер, – промолвила она чинно и не торопясь представилась: – Раиса.

В каком-то фильме был ну точь-в-точь такой же эпизод. И поведение героини ей тогда понравилось чрезвычайно.

Миша перестал тыкать вилкой в тарелку и стал буравить ее своими маленькими ехидными глазками. Слегка привстав, он многозначительно произнес:

– Очень! Очень рады! – и чуть склонив голову, добавил: – Михаил! А это Никита, – небрежно махнув рукой в сторону Никиты Романовича.

Того слегка передёрнуло от такой наглости. «Нет, надо было ему мерзавцу, как следует врезать», – мелькнули запоздавшие сожаления. Раиса ему понравилась.

– Я вас покину на несколько минут, – жеманно произнесла Раиса и, взяв под руку Марию Дмитриевну, удалилась с ней на кухню.

– Зеер гут, – отреагировал Михаил и, сморщив лоб, продолжил: – Просто зеер гут! По-другому не скажешь! У жены сейчас неполадки в организме, – объяснил он и, ханжески вздохнув, закончил: – В общем, можно сказать, свободный сокол.

– У нее цилиндр не держит или, может, полуось полетела? – не выдержал Никита Романович такого циничного отношения к женщине.

– Нет, уважаемый кузен! Опять вышла с вашей стороны ошибочка! В деревне она лечится молоком… от ожирения. Да и вообще, признаться, поднадоела-с мне кошмарно-с! Еще есть вопросы?

– Вот ведь, баламут! – вовремя вступил в разговор Григорий Иванович. – Кузен! Надо же такое удумать! – И с удовольствием повторил, хмыкнув: – Кузен! Ты лучше, Миш, сиди и закусывай. Закусывай, тебе говорят! А то сейчас снова сцепитесь. Райка, она баба такая, спуску не даст! Вы к ней лучше и не цепляйтесь.

Раиса быстренько привела себя в порядок на кухне. Последний раз взглянула в зеркальце. Осталась собой довольна и с легкой улыбкой вошла в комнату.

– Ишь, бесстыдница! – встретил ее Григорий Иванович. – Глазищами так и играет. Грудь вперед! Мол, разойдись! Я иду!

– Вы, дедуня, мне не указ! Я своё положенное отработала. Имею право на законный отдых, – парировала Раиса. – И не компрометируйте меня перед людьми! А то бог весть, что ещё подумают!