– Пойду искупаюсь.

Воздух уже прогрелся, нагрелось и тело, отчего и вода стала казаться не такой холодной, как ранним утром. Очки я не снимал, солнце уже светило ярко, отчего на море в плескавшихся от поднявшегося ветерка волнах блестели, сверкали и искрились мириады бликов, и без очков глазам было больно. Я отплыл на приличное расстояние от берега и развернулся к нему лицом. Вау, как говорит Алина, физиономия у меня сама собой расплылась от удовольствия. Какая замечательная картинка – золотистая от песка береговая линия, пестрый от купальных костюмов пляж, разноцветные, непохожие один на другой отели, за ними горы. Ну чем не райский отдых? И чего все наши соотечественники Турцию ругают? Не Мальдивы, конечно, но и мы не Волочковы. Когда я подплывал к берегу, уже издали заметил, что в компании Надежды, Алины и Замшелова появился еще один персонаж – Адам Демир. Он явно любезничал с Милушевой, и та, судя по улыбке, отвечала ему взаимностью.

«Да, Игорек, упустишь ты так девицу, – сказал я сам себе с усмешкой, – останешься на бобах. Ну, и черт с ним, не стану же я соперничать с каким‑то турецким трансвестит… нет, трансферменом‑пацаном». Значит, Алине мужчины иного типа нравятся, и я не принадлежу к их категории. Шутки шутками, но настроение у меня испортилось. К своему лежаку я не пошел, чтобы не мешать компании беседовать, остался на кромке берега загорать. Тем более что здесь было на что посмотреть – неподалеку две девицы загорали топлес. Одна ничего так, с красивой грудью, похожей на два песочных холмика, наметенных в пустыне шаловливым ветром, а у второй полноватой и без талии, не грудь, а два блина, растекшихся по сковороде. От созерцания девиц меня отвлек раздавшийся за моей спиной голос.

От этого занятия меня отвлек раздавшийся за моей спиной голос:

– Привет, Игорь!

Я оглянулся. Сзади стоял Бурмистров. После вчерашнего возлияния он выглядел неважно. И без того отечное лицо оплыло и, казалось, готово было сползти с черепа, будто оплывший воск со свечи. Пористая кожа на лысине и физиономии нездорового малинового оттенка, глаза заспанные, с трудом открывающиеся, умный еще вчера днем взгляд померк, став тяжелым и тоскливым. Да, хорошо вчера погулял господин полицейский, от него явственно потягивало перегаром и «свежачком» – очевидно, с утра Бурмистров успел похмелиться. Он был в одних плавках, готовый окунуться в море, чтобы взбодриться.

– Доброе утро, товарищ майор! – ответил я и сделал шаг чуть в сторону, чтобы солнце не светило в глаза.

– Я не на службе, – буркнул полицейский, – а в отпуске, на отдыхе, так что зови меня Михаилом, и можно на «ты».

– Да без вопросов! – проговорил я неуверенно и пожал плечами – я не знал, чего хочет от меня полицейский и как мне себя с ним вести.

Бурмистров между тем продолжил:

– Говорят, вчера ты и белобрысый мужик подняли шумиху по поводу того, что я не присутствовал на собрании, а потом все завалились ко мне в номер. Сам‑то я этот момент не помню, был не в форме. – Майор говорил уверенным, покровительственным тоном, каким, очевидно, привык разговаривать с криминальными элементами у себя в полиции на допросах. – Не в полицейской, конечно, форме, – уточнил он, усмехнувшись.

– А кто говорит‑то? – проявил я любопытство.

– Да вон тот бородатый. – Михаил указал большим пальцем за плечо, туда, где любезничал с Надеждой Замшелов. – Все уши сейчас мне прожужжал, рассказывая при дамах, как ты притащил в номер мужиков полюбоваться на в дупель пьяного майора полиции.

Кто же знал, что бородатый таким сплетником окажется и будет трепать о вчерашнем, в общем‑то, незначительном происшествии – подумаешь, мужик напился – на каждом углу, да еще и при женщинах. Но я сделал вид, будто не понимаю, что Бурмистров предъявляет мне претензии по поводу поднятого вчера переполоха, и перевел стрелки на Замшелова – пусть полицейский на этого типа собаку спустит: