Лев Иванович загадочно улыбнулся:

– Представь себе. – И, напомнив самому себе папашу Мюллера, победоносно закончил: – Холодно!

…На самом деле тяга к упрощению присуща не только талантливым актрисам, и опытный сыщик Станислав был не прочь дежурно размечтаться.

– Ох, Лева, не скрою от тебя: я готов предположить, что это Романов по старой памяти приревновал свою разбитную, много повидавшую супругу…

– Тогда все замечательно сложилось бы.

– Талантливый химик, к тому же имевший опыт работы и с электроникой. Чего ему не смастерить взрывное устройство, замаскировать как следует, памятуя о слабости благоверной к элементам сладкой жизни…

– …настроить так, чтобы сработало от нажатия золотой кнопки, – в тон продолжил Гуров.

– Красиво же.

– Нет, мне-то лично импонируют твои построения, – утешил Лев Иванович, – но все портит то, что эксперты подтверждают: он погиб в эпицентре. То есть, во-первых, придется допустить, что умница Романов – круглый идиот, сам нажал кнопку-взрыватель, во-вторых, своей гибелью обогатил неверную жену на целую квартиру.

– Почти целую, – въедливо поправил Станислав, – ну вот просто не успел укрыться от взрыва.

И все-таки, как ни упрямился, признал:

– Но на кнопочку-то нажал.

– Нажал.

– Знал бы, что за телефон в руках, – вряд ли нажал бы. Что за самурайское самосожжение? Кому что докажешь у нас, в средней полосе, этими демонстрациями…

– Ничего.

– И квартира, это да. Ломает стройное повествование.

– А что говорит тебе сыщицкая интуиция? – поинтересовался Лев Иванович. – Не то ли, что молодая вдова страдает, не притворяется?

– Чего ж не страдать? – отозвался Станислав. – Как раз очень просто. Все-таки была красавица, а тут лицо разворотило, глаза нет – при таком антураже не надо быть актером, чтобы правдоподобно изобразить скорбь и сокрыть радость от получения наследства.

И все-таки снова Крячко был вынужден признать:

– Прав ты, Лева. К тому ж я забыл сообщить насчет Дениса: обыскали наши не только квартиру Романова, но и сарай на огородике, и на фабрике обшмонали шкафчик-локер со спецодеждой и прочим.

– Натурально, пусто.

– Абсолютно. Никаких следов. Я-то, грешным делом, думал: ведь уволили его с фабрики, обвинив в том, что несун – ан нет. Все как один, что руководство, что сослуживцы, с негодованием отметают: честнейший человек. Кристалл, а не душа. Его все любили, денег собрали на похороны и прочее, выписали матпомощь… матери.

– Итак, покойник чист и непорочен.

– К тому же мертв именно он…

– Да, это довод.

– Железный.

– Поэтому вернемся к Нине. Она-то жива, к тому ж порядочная прохиндейка, бывшая любовница загадочного Тротила, то есть чисто гипотетически, даже будучи неосведомленной в химии, могла, задумав жуткую расправу над неверным любимым…

– А вот тетки утверждают, что ничего не было, – встрял Крячко.

– Тетки – аргумент, но не железный, – заметил Гуров.

– Тоже мне, людовед! Да теток хлебом не корми, а вот подай для поднятия своей значимости соврать, что знают больше других. И если даже они ничего не говорят плохого ни о ней, ни о нем, – то и не было ничего.

Лев Иванович, избалованный общением с исключительно умными дамами, не ощущал уверенности оппонировать. В такого рода вопросах Станислав понимает больше.

– И все-таки представим, что Нина – из ревности или корысти – задумала расправу. Далее, задействовав старые связи, скажем, наработанные со времен общения с загадочным Лёлей Тротилом, смогла найти умельцев, соображающих во взрывчатке, или купила готовую. Нет, – оборвал Гуров сам, не дожидаясь вмешательства коллеги, – никуда не годится.

– Абсолютно, – удовлетворенно подтвердил Крячко, – слишком много коли да кабы, множество предположений, мало мотивов и фактиков. А значит…