Так из Никодишки стал он Сиволаповым Никодимом Прохоровичем. С отчеством смешно получилось. Никодим отца не знал, да что Никодим, мать не знала. Говорила только, что был грешок, а с кем, не помнила. После этого грешка понесла, пришлось рожать. Назвали Никодимом, поп назвал, глянул по святцам и сказал: «Будет Никодимом! А как там по отчеству? Да кто его, когда по отчеству-то называть будет? Людей не смешите». Вот и не было у него отчества. А в полицию кинулся записываться, там его и спросили. Стоит он, что сказать – не знает. Но по всей видимости, об ту пору таких много было, записывающий огляделся по сторонам и спрашивает у старого полицейского: «Тебя как зовут, Суконкин? Прохором?» Тот кивает в ответ. «Ну вот, значит, будешь ты у нас Никодимом Прохоровичем!»

В начале службы было одно счастье, а потом понял Никодим, что городовой – это не ахти должностишка какая, это самый низ. Дело приходится иметь с разным отребьем. Он на смолокурне и не знал, что такие люди на свете есть. В соре да ошмётках копаться приходилось, и это когда другие жизни радовались, деньгами швырялись, вина заморские пили да разными фрикасями закусывали…

Стал Никодим уж в который раз задумываться: «Что же это ему, всю жизнь в городовых, под дождём да снегом на кривой и бедной улице?» И точно кто услышал его – за усердие и служебное рвение поощрение вышло, ну так ему сказали, хоть и не чувствовал он за собой ни усердия, ни рвения. Но с начальством не поспоришь, в другое место Сиволапова перевели, из уездного города Сомовска в губернию, в самый Татаяр. Да и на том счастье не закончилось, поставили его на улицу Красную. А это уже совсем другое дело, тут жили купцы, и не самые последние.

На новом месте сдружился Никодим с одним городовым, который к тому времени уже лет десять на Красной стоял. Тот и объяснил, что служба в полиции – это не кашель в поле, она много всяких радостей имеет, только кому попало эти радости не открываются. Как к ним добраться? Да не надо к ним добираться, они тебя сами найдут, ты им только не противься да меру знай – и будешь как сыр в масле кататься, да ещё сметаной фыркать. Открылись тогда глаза у Никодима, – вот оно, значит, как! Стал Сиволапов небольшой приработок иметь, ничего при этом особенного не делая. Просто нужно было знать, где остановиться, где кашлянуть, на кого строго посмотреть, где и указательный палец вверх поднять, а где отвернуться, промолчать, глаза в сторону отвести. Или скажем, поздно уже, ночь на улице, и слышит Никодим чутким ухом (слух у него обострился, когда в Татаяр на Красную перевели), вроде кто-то крадётся. «Добрый вечер!» – «А, это вы, Никодим Прохорович, напугали, а я, видите ли, задержался, вот приходится, вы уж извините…» Кряхтит в ответ городовой. Кряхтеть – это ведь тоже искусство, это надо уметь, тут столько тонов, что и не сосчитать. И чувствует городовой, суёт ему в руку поздний прохожий монетку, на ощупь – полтинник! «Это хорошо, – говорит ему Никодим, – только вы уж, будьте любезны, не гуляйте так поздно. Я, конечно же, и в другой раз пропущу, но… сами понимаете!» Да понимают они, понимают, в другой раз полтинник – это будет оскорбительно мало, в другой раз будет целковый! И самое удивительное – не понять, за что платят городовому. Разве в Татаяре комендантский час или запрет от губернатора гулять по ночам? Нет, ничего подобного! Тогда почему, почему платят? Да шут его знает, так исстари повелось, не нами заведено, и не нам это дело нарушать.

Стали у Никодима денежки водиться, но и траты пошли. Раньше-то он и «так сойдёт» мог прожить, а теперь уже нет. Вот квартирку себе приглядел поближе да поудобнее. Та, что по службе полагалась, тесновата да сыровата, у него последнее время ноги на погоду крутить стали, доктор говорит: повышенная влажность. А другая квартира – это денежки! Есть Никодим стал не что придётся, а что понравится, тоже денежки. Ему, конечно, всё обмундирование полагалось, об одежде можно было и не думать, но захотелось как-то пальто купить. Он даже понять не мог, почему захотелось. Купил. А пальто – это ведь только начало. В пальто и в форменной шапке ходить не будешь, – стало быть, пришлось шапку другую покупать, снова траты. Пальто есть, шапка есть, а что-то не то. Что? Да сапоги! К такому пальто английские ботинки нужны. Снова расходы! Траты растут, а полицейская служба всё те же доходы приносит. Посоветоваться, как быть дальше, не с кем, сослуживца его в другое место перевели, выше по службе пошёл. Вот и стал Никодим сам думать, что делать да как быть. И пришла ему в голову мысль – подвиг совершить, чтобы его за это повысили и награду какую-нибудь вручили… Но какой подвиг может совершить городовой? Злодея беглого поймать да снова в тюрьму водворить. Это, конечно же, хорошо, однако опасно, у злодея этого наверняка дружки имеются. Станут они Никодиму мстить, а то, чего доброго, и убить могут, а ему ещё жить охота. Нет, про злодеев забыть надо, да и где они на Красной? На Красной приличные люди живут! Долго Никодим думал, но так ничего и не придумал. Впал, как всегда, в отчаяние, но судьба и на этот раз не оставила его. Помогла бедному городовому, да так, что он себе и представить не мог. Тут если с умом к делу этому подойти, то такие деньжищи заграбастать можно… Вот и стал Сиволапов думать, как бы ему всё умно обделать?