Мы начали спуск с перевала в долину, которая казалась почти бездной между двумя горными массивами. Внизу была пустота, это была мертвая долина, отрезанная от мира, от цветов и деревьев – вместо них только камни и зной, впитавшийся во все поры камней. Серые гадюки, серые ящерицы, безжизненно лежащие на камнях – только их глаза были живыми: две черные точки величиной с игольное ушко, и их язычок…

Даже в этих мертвых лунных ущельях то тут, то там попадаются источники. Мы нашли один такой – круглую яму, наполненную водой, зеркальную поверхность которой едва-едва колыхала струйка воды, словно там билось сердце маленькой птички.

Мы пили лежа, упираясь руками в землю. Сонные мулы стояли рядом, а овцы на склоне сбились в круг, опустив головы, и искали собственную тень. Они ждали, когда кончится день.

В полузабытьи мы начали подъем на второй перевал. Даже погонщики перестали петь, хотя их пение невероятно созвучно сонному шагу вереницы мулов, овеваемых полуденным горным ветром.

Мы поднялись выше границы леса. Над нами скалы, которые низвергаются в небо, как прибрежные скалы низвергаются в море. Внезапно появляются верблюды, похожие на мифических животных, они вытягивают длинные шеи и шагают параллельно узким полосам травы. Дружно щиплют траву и дружно поднимают шеи. Они останавливаются над нами и кажутся такими большими и грозными, что мы боимся, как бы они не бросились с небес вниз, на нас. Но они идут дальше, тряся горбами, ступая своими голенастыми ногами, и мы встречаемся с ними в верхней точке перевала. А за ними уже открывается волшебный вид – пирамида Дамаванда.

Теперь мы всё время двигаемся в сторону Дамаванда. Пологий спуск с перевала ведет в каменное ущелье и потом в широкую долину. У нас уходит целый час на то, чтобы пересечь ее; Дамаванд в конце долины не меняется в размерах, как Луна, это гладкая пирамида, с какой стороны на него ни посмотри. Зимой он белый, неземной белизны, как облака. Сейчас, в июле, он полосатый, как зебра. Наверху можно разглядеть клубы сернистого дыма, выходящего из древнего кратера Бикни. Так назвали эту гору ассирийцы, когда записали, что новый народ «дальних мидян» расселился у ее подножия, – но они не знали о том, что когда-то она была огнедышащей. Вулкан потух три тысячи лет назад! В незапамятные времена!

Широкая котловина перед нами – это еще не долина Лар. Множество долин, с названиями и безымянные, объединяют тут свои пенистые ручьи – их истоки теряются где-то в голубых горных отрогах. На лугах, по которым мы сейчас идем, стоят лагеря кочевников. У них такие же черные шатры из козьей шерсти, как в пустынях Месопотамии, в Курдских горах, в плодородной Сирии, в Палестине; я вижу перед собой путь, по которому уже ходила – по древним странам Передней Азии… И в конце пути эта долина! Выжженная, желтая! Черные козы и желтые курдючные бараны бредут мимо, бесформенной массой, и топот тысяч семенящих копыт звучит как шум ветра. Не таков стрекот мириад кузнечиков – ты идешь по сухим соломинкам, по пергаментным крыльям и телам, по живой массе, напоминающей всепоглощающий пожар.

Мой мул оступается и падает. Попона соскальзывает, я спрыгиваю. Я что, заснула? Погонщики ругаются. Мы идем дальше…

Спустя восемь часов пути мы достигаем края котловины и подходим к ущелью, напоминающему ворота, обрамленные двумя скалами-башнями. Потом поворот, и мы видим в долине белые палатки.

Палатки стоят в ряд на зеленой поляне у самого берега реки. Они привезены из Индии, эти палатки еще называют «швейцарскими домиками». Они состоят из двух частей – тент от солнца натянут над внутренним помещением из утепленной желтой ткани. Таким образом, перед каждой палаткой имеется маленькая тенистая терраса, там можно сидеть по утрам с книгой или что-то писать, пока быстрая река у наших ног мирно бежит вниз по долине. Там, куда она течет, виднеется неизменная и сверкающая пирамида Дамаванда. По обе стороны долины – серые скалы, почти серебристые, – а над ними южное, не запятнанное облаками и невероятно яркое темно-синее небо.