– Но забавно то, что я все-таки боялся.

Ивиш резко дернулась назад.

– Но из-за чего?

– Не знаю. Может быть, из-за грохота.

Фактически это длилось не более десяти, от силы двадцати минут, как раз в начале атаки. Но он не разозлился, что Ивиш приняла его за труса: это будет ему уроком. Она с нерешительным видом смотрела на него, пораженная тем, что можно бояться, будучи русским, Сергиным, ее братом. В конце концов он устыдился и поспешил уточнить:

– Ну, я не все время боялся…

Она с облегчением ему улыбнулась, и он грустно подумал: «Мы больше ни в чем не согласны». Наступило молчание; Борис отпил глоток кофе и чуть не выплюнул: ему как будто влили в рот всю его грусть. Но он подумал, что скоро уедет, и ему полегчало.

– Что ты теперь собираешься делать? – спросила Ивиш.

– Думаю, меня демобилизуют, – сказал Борис. – Действительно, мы почти все вылечились, но нас держат здесь, потому что не знают, что с нами делать.

– А потом?

– Я… попрошу должность преподавателя.

– Разве у тебя есть диплом?

– Нет. Но я имею право быть преподавателем коллежа.

– Тебе будет интересно вести уроки?

– Какое там! – вырвалось у него. Он покраснел и смиренно добавил: – Я не создан для этого.

– А для чего ты создан, братик?

– Сам не знаю.

Глаза Ивиш блеснули.

– Хочешь, я тебе скажу, для чего мы созданы? Чтобы быть богатыми.

– Это не то, – раздраженно сказал Борис.

Он искоса посмотрел на нее и повторил, сжимая в пальцах чашку:

– Это не то!

– Что же тогда то?

– Со мной было все решено, – сказал он, – но потом у меня украли мою смерть. Я ничего не умею, ни к чему не способен, у меня ни к чему нет вкуса.

Он вздохнул и замолчал, стыдясь говорить о себе самом: я не могу решиться жить посредственно. По существу, что-то подобное она только что сказала.

Ивиш продолжала свою мысль.

– Значит, у Лолы нет денег? – спросила она.

Борис подпрыгнул и ударил по столу: у нее был дар читать его мысли и переводить их в неприемлемые выражения.

– Мне не нужны деньги Лолы!

– Почему? До войны она их тебе давала.

– Что ж, больше не будет давать.

– Тогда давай вместе наложим на себя руки! – пылко сказала она.

Он вздохнул. «Ну вот, теперь она начнет снова, – тоскливо подумал он. – А ведь она уже вышла из этого возраста». Ивиш с улыбкой посмотрела на него.

– Снимем комнату у Старого порта и откроем газ.

Борис просто помахал указательным пальцем правой руки в знак отказа. Ивиш не настаивала; она опустила голову и принялась теребить локоны: Борис понял, что она хочет о чем-то его спросить. Через некоторое время она, не глядя на него, сказала:

– Я подумала…

– Что?

– Я подумала, что ты возьмешь меня с собой, и мы будем жить втроем на деньги Лолы.

Борис, чуть не подавившись, проглотил слюну.

– А, – сказал он, – вот что ты подумала.

– Борис, – с внезапным жаром заговорила Ивиш, – я не могу жить с этими людьми.

– Они худо с тобой обращаются?

– Наоборот, они меня окружают чрезмерными заботами: ведь я – жена их сына, понимаешь… Но я их ненавижу, я ненавижу Жоржа, я ненавижу их слуг…

– Ты и Лолу ненавидишь, – заметил Борис.

– Лола – это другое.

– Другое потому, что она далеко, и ты ее не видела два года.

– Лола поет, и потом, она пьет, и потом, она красива… Борис! – крикнула она. – Они безобразны! Если ты оставишь меня в их руках, я покончу с собой, нет, я не покончу с собой, будет еще хуже. Если б ты знал, какой я иногда сама себе кажусь старой и злой!

«Вот те раз!» – подумал Борис. Он выпил немного кофе, чтобы слюна проскользнула в горло; он подумал: «Нельзя причинять страдание сразу двум людям». Ивиш перестала теребить волосы. Ее широкое бледное лицо порозовело, она твердо и тревожно смотрела на него, немного походя на прежнюю Ивиш. «Может быть, она снова помолодеет? Может быть, снова станет красивой?»