От его негромкого смеха я вся покрываюсь мурашками.

– Хорошая, но тщетная попытка, кисмет, – комментирует он, снова в самое ухо, и сейчас его слова звучат зловеще. – Только начни опять сопротивляться – я отпущу коня и взлечу в небо. Вот тогда тебе ничего не останется, как подчиниться.

Перед глазами мелькают воспоминания о том полете, когда Танатос нес меня по воздуху. Он держал меня, а потом выронил. Ну да, точнее, я пырнула его ножом, и он меня упустил… не специально, но все равно. Меня передергивает от мысли о том падении. О положении, в которое я попала. О тех мучительных днях.

Ничего, еще успею, все равно я от тебя сбегу, обещаю я мысленно.

А пока… пусть уж лучше Смерть думает, что я сдалась.

Я принуждаю себя расслабиться. В ответ его рука сжимается крепче. По самому этому движению понимаю: всадник буквально сочится торжеством победителя.

Урод.

Даже когда от Сан-Антонио остается одно воспоминание, конь не замедляет бег. Ледяной воздух пронизывает меня, пробирает до костей. Я изо всех сил стараюсь не дрожать, но получается плохо. Да и холодные доспехи Смерти не дают возможности согреться.

– Если это дрожь от предвкушения нового побега, то поверь мне, кисмет, раз я сказал, я и вправду взмою в небо.

– План тут ни при чем, – стуча зубами, отзываюсь я. – Такое обычно бывает, когда смертным становится холодно.

За моей спиной Смерть ненадолго задумывается.

Вдруг он останавливает жеребца и убирает руку с моей талии. Глянув через плечо, я вижу, что он отстегивает оружие. Затем снимает наплечник и швыряет его наземь, то же проделывает с наручем.

– Что ты делаешь? – не удерживаюсь я, когда он избавляется от очередной части своих серебряных лат.

– Тебе холодно, – отвечает он, расстегивая ремни брони. Отбросив нагрудник (тот, упав на камни, громко лязгает), он продолжает: – Я намерен тебя согреть.

Я хмурюсь, хотя в животе что-то не очень приятно екает.

Сняв с себя латы, Смерть снова прижимает меня к груди.

Восхитительное тепло, оно исходит от него мощными волнами.

– Лучше? – шепчет он мне на ухо.

Намного лучше.

– Ты знаешь про температуру тела, но не знаешь про дрожь? – удивляюсь я вместо того, чтобы поблагодарить. Что поделать, я не нахожу в себе благодарности к этому сверхъестественному похитителю.

– Я могу не знать нюансов устройства человеческого тела, но мне известно, что плоть теплая, а металл может быть холодным.

Без лишних слов он цокает языком, и конь снова трогается с места. Ледяной ветер по-прежнему свистит и пробирается под одежду, однако, прижавшись к Смерти, я не ощущаю холода.

– Так ты, значит, умеешь поднимать мертвых, – заговариваю я, когда мы проезжаем мимо садов с прорытыми между рядами деревьев оросительными каналами. – Для чего тебе такая власть?

– Я наделен всеми силами моих братьев и еще некоторыми, – признается он.

От этих его слов меня пробирает озноб.

– Ты хочешь сказать, что еще кто-то из всадников тоже может поднимать мертвецов? – Эта перспектива меня ужасает.

– Мог, – поправляет меня Смерть.

– Мог? – эхом отзываюсь я, пытаясь понять, что он недоговаривает. – Значит, тот, другой всадник умер?

– Напротив, Лазария. Война очень даже жив, – сообщает Танатос без малейшего высокомерия.

Война. Война мог поднимать мертвецов. Я… даже представить себе не могу, как это должно было выглядеть.

Но он, получается, больше не имеет этой силы? Я сгораю от любопытства – что же еще такого есть в Танатосе и его братьях? И мне вдруг жутко хочется узнать обо всем, раз уж я все равно застряла тут, в седле с всадником.

– А что еще ты можешь делать? – спрашиваю я.

– Придет время, и ты увидишь, – обещает Смерть, а за этим посулом ощущается еще один, который повисает между нами невысказанным.