Панны Стефы Вавжинец ничуть не боялся, потому что она была девушка-озорница, скорее способная помочь ему ограбить отцовский сад, чем выдать вора. В глухом Цехинце она росла, как трава, свободная, своевластная и буйная. Вавжинец в ранние детские годы игрывал с нею, и она колотила его, как всех своих сверстников. Однажды, на рожденье, он принес в подарок одиннадцатилетней Стефе пару перепелов. Девочка спутала пташкам ножки, потом выколола булавкою глаза и смеялась, глядя, как слепые птички скачут наобум, бессильные найти друг друга.

– А ты таки трусишка, – сказала панна Стефа, когда вдоволь насмеялась над Вавжинцем.

– Я было думал, что идет старый Януш, – оправдывался юный воришка. – А вы, панночка, дай вам Бог здоровья, что там делаете на груше?

– Учусь летать, – серьезно ответила панна Стефа.

Вавжинец разинул рот:

– Гм… вот она какая штука!.. а зачем бы я летал на вашем месте?

– Мне завидно твоей матери. Она, сказывают, каждую субботу летает верхом на помеле на шабаш…

Ничем нельзя было больнее уколоть Вавжинца, как назвать мать его ведьмою. А она действительно знахарила и слыла хорошею лекаркою на весь околоток. Кумушки давно породнили бабу Эльжбету с сатаною, и самое уродство Вавжинца – странное, на их взгляд, потому что и Эльжбета славилась в свое время писаною красавицею, и муж ее, дьячок Базыль, был молодец мужчина, – приписывали тихомолком бесовскому вмешательству в семейный союз Клюги. Вавжинец сам немножко верил, что мать его не без греха по колдовской части; он утешал себя только тем, что она если и ведьма, то добрая – не как другие, и только лечит людей и скот, но никого не портит, не завязывает заломов на ржи, не выдаивает молока из чужих коров, не крадет ни росы с лугов, ни младенцев из беременных женщин. Он ничего не ответил на насмешку панны Стефы, насупился и глядел в землю.

– Правда, что ты чертов сын? – продолжала безжалостная девушка, наслаждаясь смущением юноши.

– Бог знает, что вы говорите, панночка, – с досадой отозвался Вавжинец. – Ну как я могу быть чертовым сыном, когда я крещеный? Вот и крест на шее.

– Это ничего не значит. Хоть ты и крещеный, а отец у тебя все-таки не Базыль, а черт… И когда тебя крестили, он рассердился и так толкнул попа под руку, что тот уронил тебя на костельный пол. Оттого у тебя и ноги хромые, и горб на спине, и весь ты такой урод.

У Вавжинца стояли слезы в глазах.

– Уж лучше я уйду, чем слышать этакое, – сказал он, забрасывая мешок за спину. – Разве я виноват, что родился калекою? За что тут издеваться? Прощайте, панна Стефа, счастливо вам оставаться – на вашей груше.

– Куда же ты бежишь? а яблоки, которые ты пришел воровать?

– Пускай их пекельные[44] бесы воруют!

– И отец твой с ними?!

Совсем обозленный, Вавжинец бросился к стене, но панна Стефа громко крикнула ему:

– Ни с места, дрянь! Стой, когда велят. Не то я сейчас закричу «ловите вора»… Распишут тебе спину… – Она смягчила голос: – Больно некстати обидчив, пане Вавжинец Клюга. Экая важность, что я пошутила и назвала тебя чертовым сыном, а мать твою ведьмою. Да хоть бы и в самом деле ведьма… гм!.. может быть, я и сама ведьма.

– И хвост у вас есть? – язвительно спросил Вавжинец, уже несколько примиренный с барышнею, но все-таки мстя этим вопросом за свою обиду.

Панна Стефа хладнокровно возразила:

– Нет. Да я еще молода. Авось вырастет. – Она захохотала, прибавив: – Ну как же не ведьма? Вот видишь, летать учусь.

– И скоро вы, панна Стефа, полетите?

– А вот как ты отцепишь меня от груши, так я и полечу.

И, видя, что Вавжинец опять разинул рот, продолжала с сердитым взором и густым румянцем на щеках: