Норову давно хотелось научиться драться. Ему было стыдно, возвращаясь вечером, при виде уличных хулиганов переходить на другую сторону улицы, чтобы не получить от них по голове. В те времена подростков с рабочих окраин переполняла агрессия. Дрались много, среди них это считалось доблестью. Бились двор на двор, улица на улицу, квартал на квартал. Рубились беспощадно, зверски: камнями, палками, железной арматурой, велосипедными цепями. Порой доходило до серьезных увечий. Изредка они совершали набеги на центр города, и горе было тем юнцам из приличных семей, которые попадались им в руки. Их грабили, избивали, унижали.

Детские спортивные секции были бесплатными, и осенью, когда в них начинался набор, немало злых, драчливых мальчишек шло в бокс. Тренеры с большим наплывом не справлялись, и чтобы остудить подростков, они, нарушая все учебные предписания, устраивали между новичками бои. Ребята, не обладая должными спортивными навыками, не умея толком защищаться, дубасили друг друга немилосердно, после чего ряды желающих заметно редели.

Норов, зная, что мать не одобрит его выбора, не ставил ее в известность о своем решении. Но ему все равно пришлось признаться, когда после второй тренировки он вернулся домой с распухшим носом и фонарем под глазом. Мать, конечно, устроила ему разнос, требовала, чтобы он бросил «этот тупой мордобой», вернулся в плаванье или занялся чем-то достойным, «как другие ребята». «Ты должен научиться думать головой, а не махать кулаками!» – бушевала она. Старшая сестра, которая уже успела окончить школу с золотой медалью и поступить в медицинский институт, выразительно крутила пальцем у виска: «Паша, ты совсем того, что ли?!…»

Норов, молча выслушав бурные излияния матери, взял из аптечки бодягу и, мрачно сверкнув на сестру подбитым глазом, удалился в свою комнату. К тому времени матери удалось сменить их тесную «двушку» на трехкомнатную квартиру, – в Горздраве приняли во внимание ее стаж, выдающиеся заслуги и наличие у нее разнополых детей. Теперь у Норова и сестры было по комнате, а мать по-прежнему самоотверженно спала на диване в гостиной.

К концу октября в группе бокса осталась лишь пятая часть от тех, кто пришел в сентябре. Норов остался, «перетерпел», как выражался его тренер.

* * *

–Если хочешь отвлечься, могу рассказать тебе кое-что любопытное про твоего приятеля Жерома Камарка,– весело сообщила Анна.– Вчера перед сном успела порыться в интернете. Он, оказывается, маркиз не в полный рост и даже не по пояс, – Ляля, наверное, будет очень огорчена. Титул присвоил его дедушка, который купил замок Камарк и стал называть себя маркизом Камарком. Поскольку титулов во Франции официально не существует, нахального дедушку никто не одернул, тем более что замок он отреставрировал на собственные средства, вложил в него большие деньги, хорошее дело сделал.

–А чем дедушка раньше занимался?

–Дедушка, похоже, был авантюристом, сменил десяток профессий от страхового агента до продавца бытовой техники, но главным его достижением стало то, что он женился на богатой еврейке, вдове крупного коммерсанта. У них был единственный сын – отец Жерома.

–Так вот откуда у Жерома этот палестинский зной в глазах!

–У него, между прочим, и мать еврейка.

–Это – которая возглавляет комиссию по французскому дворянству? Как это по-французски! Французская знать с незапамятных времен смешивалась с богатыми евреями, для них это дело обычное. Поскреби русского аристократа, обнаружишь татарина, поскреби французского, найдешь еврея.

–На покупку и реставрацию замка ушла большая часть бабушкиных денег, а отец Жерома прогулял и свое наследство, и приданое жены, так что бедному Жерому кроме титула ничего не досталось. Папаша разбился на машине, нетрезвый сел за руль; вдова и дети устроили преждевременно усопшему маркизу пышные похороны. Французская аристократия оплакала его кончину.