– И это ещё не всё, девочка моя, – прищурилась та, – ты поедешь на самых красивых лошадях, таких, что и не снились даже турецкому султану!

Францль, вернувшийся с лужайки, где, очевидно, отслеживал ход работ по покраске травы, пару раз щёлкнул клювом, и вот уже откуда не возьмись перед ними шесть мышей, выбравшихся из своих норок. Они получили следующую порцию пепла, чтобы через минуту обратиться в белоснежных лошадей неописуемой красоты и грации с густыми гривами и добрыми глазами. Лошади били копытами и неудержимо ржали, словно рвались в бой. Гертруда щёлкнула пальцами, и они чудесным образом сами впряглись в оглобли цугом, и встали, покорные, лишь немного пофыркивая. Кучер тут же взобрался на козлы, ухватил поводья и принялся ждать указаний.

– Ах, тётушка, я глазам своим не верю! – радости Золушки не было предела, – вы – исполнительница моих желаний! Как я могу отблагодарить вас?

– Не надо благодарности, деточка, – грустно ответила Гертруда, – езжай и развлекайся, там тебя ждёт твоё счастье!

– Спасибо, спасибо, тысячу раз спасибо! – бросившись на шею тётке, девушка расцеловала её и хотела уже было лезть в карету, как та остановила её.

– Милая, какая же светская дама ездит на балы без лакея? А те, кто высоко ценит себя, ездят уж никак не меньше, чем с двумя лакеями. Один открывает дверцу, другой опускает лесенку и помогает даме спуститься на землю или же подняться внутрь экипажа. Поэтому, раз ты у нас дама знатная и самая красивая, то и лакеев тебе положено двое. Из кого же мы сделаем тебе лакеев? А, вот из этих ребят!

Под кустом сидело две жабы, ошалело наблюдавших за всем происходившим. Уже через несколько минут под воздействием волшебного порошка они обрели человеческий облик, получили такие же, как у кучера, тёмно-синие ливреи и напудренный парики. Вот только перчатки у них были белые и из тонкой лайки. Один, как и положено, распахнул перед Золушкой дверцу, а другой опустил лесенку.

– Ну, я поехала! – радостно выпалила та и уже занесла ногу, чтобы подниматься в карету, как услышала голос Гертруды.

– Ты хочешь ехать в таких лохмотьях на бал?

Её платье было действительно ужасным. Похожее не мешковину, оно свисало на Золушке, как на пугале. Посмотрев на себя, она поняла, что на бал в таком безобразном наряде ехать нельзя, вспомнила о сожжённом Гудруной платье и горько заплакала.

– Не плачь, деточка, я припасла для тебе кое-что особенное. Да и порошка у нас осталось совсем чуть-чуть, как раз для платья.

С этими словами Гертруда достала из передника маленький и удивительно красивый цветочек.

– Это эдельвейс, дитя моё. Он растёт только высоко в горах, словно гордый и неприступный отшельник. Сила этого цветка, пробивающего своими корнями камни, и его красота станут хорошим материалом для твоего платья.

Пробубнив себе под нос опять какие-то слова, она сдула на цветочек остатки пепла, и тут произошло главное чудо. Цветок волчком завертелся в воздухе, разбрызгивая во все стороны разноцветные искры, пока, наконец, весь не рассыпался красочным фейерверком, тёплым дождём окатившим Золушку с ног до головы. Её тело страстно трепетало под его ласкающими волнами, как трепещет тело девственницы, сгорающей от страсти, под прикосновениями любимого мужчины, которому через мгновенье будет принесена в жертву невинность. Она безудержно смеялась – так ей было хорошо в ту минуту. Эдельвейс же сделал своё дело – грязные лохмотья превратились в завораживающее платье лазоревого цвета, таким бывает небо над альпийскими вершинами в ясную погоду, светло-светло-голубым. Покрывавшая её лицо копоть превратилась в пудру, сажа в румяна, а зола в помаду. Кожа на её руках выпрямилась, а ногти освободились от грязи и заусенцев, став гладкими и ухоженными. Волосы сплелись в гладкую и слегка завитую по бокам причёску.