И вот, за день до бала, когда Гудруна с Клориндой и Фисбой примеряли свои новые, великолепные платья (француз и правда постарался на славу), к баронессе кто-то подошёл сзади и осторожно тронул её за плечо.

– Ой, Фриц, ну что тебе ещё нужно? – старуха недовольно сморщилась, – не видишь разве, у нас важные дела!

Промолвив это, она немного повернулась, чтобы взглянуть в зеркало и увидеть там ненавистного мужа, однако с удивлением обнаружила на месте предполагаемого барона Золушку.

– Чего тебе, грязнуля? – тявкнула Гудруна.

– Простите, матушка, – тихо и испуганно проговорила Золушка, – но я ведь тоже ваша дочь и тоже имею право посетить бал. Чем я хуже остальных?

В первые мгновенья в комнате настала гробовая тишина. У Клоринды с Фисбой попросту открылись рты и онемели языки – такой наглости от сестрицы-замухрышки они никак не могли ожидать. Гудруна, потерявшая ненадолго дар речи, вскоре вновь обрела его, сделав над собой небольшое усилие, и сделала нарочито насмешливо-равнодушное лицо.

– Поглядите-ка, – хмыкнула она, – неужели Михаил Архангел изволит уже на своей трубе играть? Неужели светопреставлению срок пришёл? Неужели наша Золушка вновь изволит разговаривать? Да ещё как!

Сёстры вышли из оцепенения и принялись безудержно хохотать.

– Ты столько лет молчала, мыла полы, чистила котлы и выгребала золу из каминов, а теперь вот так вдруг, в одну минуту, решила начать говорить, и сразу о своих правах? Да, ты моя дочь, о чём я уже много лет скорблю и премного сожалею, но это не даёт права тебе требовать того, чтобы отправляться вместе с нами на бал к принцу. А ну тихо, мне вас не перекричать!

Сёстры мигом умолкли, подчинившись команде, и удивлённо стали слушать слова, произносимые матушкой в адрес их нежданно заговорившей сестрицы.

– В этом доме решаю я, кому, когда и куда ехать. Если ты считаешь, что по праву старшинства на бал должна первой ехать именно ты и что именно ты должна претендовать первой на то, чтобы назваться наследницей здешнего престола, – ты глубоко заблуждаешься!

Глаза Гудруны горели, как два вулканьих жерла, и в тот миг Золушке даже показалось, что волосы на голове баронессы шевелятся, словно змеи на голове Медузы Горгоны. Она в ужасе отшатнулась и закрыла лицо руками, ожидая удара, который вполне мог последовать от матери. Однако голос её вдруг неожиданно смягчился, и она заговорила тихо и спокойно.

– Но, ввиду того, что ты проявила нехарактерную для тебя смелость и умение постоять за себя, заговорила после стольких лет молчания, хотя мне прекрасно известно, что ты общаешься с этим недоразумением, именуемым Фридрих фон Глокнер, и не побоялась просить меня о том, на что я заведомо не дам тебе согласия, за всё это ты достойна награды и похвалы.

– Но матушка, – удивлённо пробасила Фисба, – неужели такое возможно? Неужто вы желаете эту грязнулю наградить?

– Не волнуйся, детка, – улыбнулась ей в ответ Гудруна, – всякий человек достоин похвалы, только каждый в своё время.

В этот миг в комнату вошёл барон, несший в руках коробку, перевязанную зелёным бантом.

– Вот твоя награда, Золушка, – с неприкрытым благородством произнесла Гудруна, выглядевшая в тот миг словно Цицерон, произносящий речь в Сенате, – портной, что шил нам платья, был попрошен мною на глаз прикинуть, какова твоя мерка, и сшить тебе платье тоже. Завтра ты отправишься на бал вместе со всеми нами. Мы вновь будем одной семьёй!

– Но мама! – Клоринда заверещала так, что на люстре затряслись хрустальные подвески, – вы не иначе как умом тронулись!

– Попридержи язык, и не смей так с матерью разговаривать! – зашипела змеёй в её сторону Гудруна, прибавив шёпотом, – не переживай, сокровище моё, я приготовила вам сюрприз, завтра повеселитесь!