– Привезли, – отвечает жена. – Только в этот раз мне не очень нравится, цвета какие-то жухлые.

– Так акварели всегда такие, приглушённые, – парирует Марк.

– Какие акварели? Картины маслом писаны!

– ??? Акварели должны быть. На обычной плотной бумаге. Сто лет акварелям.

– Да нет тут никаких акварелей. Масло на фанере, – настаивает жена. Но смысл происшедшего с холодком на спине начинает медленно до неё доходить.


К счастью контейнер с бумагой вывезти ещё не успели. Среди упаковочного картона и бумаги мирно лежали, проложенные обычной бумагой, две акварели столетней давности.


– А эти две картины, написанные маслом и использованные лишь как дополнительная упаковка, тоже неплохие, – сказала жена. – Подарим кому-нибудь.


31.12.2010 г.

Плимут симфонический


Только что вернулся с Плимутского симфонического оркестра, который из Америки. Говорят – это событие в любой музыкальной жизни. Событие происходило в главном зале Общественного дома Праги. Он с 1912 года необыкновенно красив.

Всё было битком, включая балконы. А ведь билет стоит 100 евро (лучше бы я новые коврики купил для своего Вольво).

Публика была, видать, понимающая в симфонической музыке. Все перед началом пили шампанское, но никто не напился.

А я был за рулём и ко встрече с прекрасным подготовиться не мог. Так слушал этот Крайслеровский симфонический оркестр на трезвую голову.

В начале вышла певица в атласно-бирюзовом платье. Но петь не стала. Решила на скрипке играть.

Оркестр её, видно, сильно уважал: как начнёт чего на скрипке, так они тише играют, чтоб её, значит, лучше слышно было.

Вообще играли хорошо, громко, всё всем было слышно.


Но я всё же в перерыве ушёл. Знатоки там прямо неприличный бенефис из аплодисментов устроили, а я ушёл. Ни за что б не выдержал вторую серию этого Фордовского симфонического оркестра.

И ведь не хотел идти.

– Снобизм это, – говорю, – ходить на такое.

Но как вокруг начали стыдить! Особенно жена знакомого скрипача: «Как можно, не послушав… люди из других стран за этим ездят… Снобизм – это когда ты ещё не послушал, а уже не хочешь знать», и так далее…

И ещё она сказала: раньше, бывало (это когда в начале брака), радио выключала, как симфоническую музыку передавали. А сейчас приучил её скрипач понимать классику, и она понять даже не может, как жила в браке без этого всего.

Ну так я и пошёл.

Послушал минут пять с интересом, а потом говорю себе: «СТОП!». Я же всё это бесплатно по радио слышал. И не надо на изобретателя радио Попова сваливать, что качество звука хуже, чем в зале. Нормальное качество.

И снова я подумал: каждому свой кайф. Кто от марок балдеет, кто от хоккея, кто от рыбалки или женщин, например.

Я ведь не прошу скрипача восторгаться чемпионатом мира по боксу. Ну не занимался он боксом. Не понимает, не пережил.

А вообще музыкальный народ довольно культурный. По сравнению с хоккейными болельщиками, например.

В этот симфонический день, о котором я рассказываю, как раз происходил хоккейный матч между чехами и немцами. По Праге ходили возбуждённые толпы, завёрнутые в национальные флаги, со свистками и трещотками в руках.

Я их всегда опасаюсь. Чуть что не по ним – начинают машины переворачивать или хотя бы поджигать. А вы видели, чтобы любители музыки из-за неверно взятой ноты «ля» переворачивали или поджигали рояль?

Так что музыка – дело хорошее.

А я музыке серьёзно не обучался, хотя учителя хвалили: абсолютный слух. Но я нарочно делал ошибки, чтобы меня выгнали из музыкальной школы, и добился своего.

С тех пор я понял, что у меня есть сила воли!

И слушаю теперь то, что мне на самом деле нравится: Гершвина, например, а то даже и Глена Миллера. Или ту музыку, с которой у меня что-то связано: родители любили слушать, или у меня под эти мелодии что-то происходило, или просто когда Клавдия Шульженко исполняла.