В холоде белоснежной больничной палаты Грецион вспоминает юность – тогда он мечтал, чтобы случилось хоть что-нибудь, пусть бы даже его голова слетела с плеч! Он, окончивший учебу, уже год работал в небольшом музее, готовил описания и промоматериалы для новых выставок, а еще помогал с архивами – сидел, скрючившись над клавиатурой, и печатал, а вечером, измученный и сломленный, открывал любимые книги и статьи, общался на форумах – тогда они только входили в моду, – по косточкам разбирал любимые игры и фильмы, ведь в каждой видел мифологему, связывающую бессмертную древность и хрупкое настоящее. Ему снились империи смерти. С тех пор, как защитил диплом и устроился на эту серую работу, во снах видел только их: опустошенные галактики и планеты и нескончаемый песок смерти, проникающий во всякую живую клетку, отравляющий, убивающий. Каждое утро просыпался – как и в утро, изменившее всю его жизнь, сейчас он хочет думать только о нем, – в холодном поту, умывался, собирался, спешил на кряхтящий автобус и, опустив голову – не читал в дороге, трудно было сосредоточиться, – доезжал до метро. Скрюченный, держащий в руках кожаный портфель с карандашами, бумагами и книгой, которую брал с собой только ради успокоения, Грецион шагал по эскалатору и чувствовал, как люди – нет, манекены, куклы в цветных париках и куртках! – смотрят на его худые дрожащие руки, на сгорбленную спину. То невозможное воскресное – воскресение, да, да, именно оно, он сам только так вспоминает о нем! – утро началось со старого ритуала. В музее Грецион, как и всегда – хватит, сколько можно повторений! – собирался взять у вахтерши ключи от кабинета, но та, смерив его фирменной добро-злой улыбкой, сказала, что уже отдала их, что сегодня он пришел не раньше всех, что теперь в и без того душном, пыльном музее на одного человека больше. И Грецион кинулся к лестнице с такой скоростью, будто собирался застать вора с поличным; он – старый Капулетти, которому донесли о горячих губах Ромео. Уже издалека Грецион увидел приоткрытую дверь. Остановился перевести дыхание. Оправил пиджак и, стараясь не выдавать обеспокоенности, вошел. За столом, обычно пустующим, под светом желтой лампы раскладывала бумаги девушка. Как звали ее? Почему он не может вспомнить имени? Почему называет ее Олей Мещерской, хотя знает, что все не так, это шалят воспоминания, это голубая трава опутывает его душу? Почему, почему, почему, почему теперь это имя не дает ему покоя?

Но нет, конечно, ее зовут иначе. Ее зовут Карла. Карла. Его Карла.

– Доброе утро. – Грецион откашлялся, чтобы на него обратили внимание. – А вы?..

– А я теперь здесь работаю. – Она ответила, не поворачиваясь, не прекращая дел. – Я удивила вас, да?

– Это не те вещи, которые меня удивляют. – Он включил свою лампу, достал бумаги, запустил древний жирный компьютер и понял, что совсем не хочет разговаривать, что диалоги об этой работе, вгоняющей в уныние, станут последней каплей, и век империй смерти наступит в реальности.

Они молчали полдня, пока не пришло время обеда. Оба были слишком заняты, поэтому решили пить чай с бутербродами прямо на рабочих местах и вскоре разговорились: еда казалось слишком пресной, а слова стали лучшей приправой. Грецион рассказывал о культурах и мифологиях, о компьютерных играх и их сюжетах, а потом – о связях древности и современности. Схватил листок, начертил эмблемы известных мировых брендов и начал объяснять, что великие маркетологи украли у античных мыслителей, что – у восточных мудрецов. Он говорил, размахивал руками и чувствовал тепло внутри, заставившее его выпрямиться, расслабиться; а собеседница, аккуратная и чистоплотная Карла, так и не рассказавшая ничего о себе, сидела с открытом ртом. Когда будильник – Грецион заводил его, чтобы точно не засидеться за едой и не утонуть в собственных мыслях, – зазвенел, Грецион пошел мыть кружки, отдраивать жесткой губкой коричневые разводы от старых пакетиков, но прямо у дверей его за руку поймал музейный директор, добродушный старик в теле, дремавший – так сплетничали, – в своем кабинете ровно с трех дня до пяти вечера; сонный ящер, нерасторопный и неколебимый.