Мы лежали друг на друге и не могли отдышаться. Я услышала сквозь туман его голос, вибрации которого отзывались внутри.

– Раздвиньте ноги, мои пинк…

Он стоял перед нами на коленях и мастурбировал. Я широко раздвинула ноги и смотрела, как он крепко держит свой член. Он позвал Джой и приказал сосать. Она сладко чмокнула губками и приняла его весь в свой горячий ротик. Насладившись глубоким поцелуем своей жены, он приблизился ко мне и одним толчком вошел. Я взвизгнула от неожиданности и ощущения заполненности всей себя. И растворилась в удовольствии. Он танцевал со мной особенный танец, от которого захватывало дух и кружилась голова. Ритм и глубина фрикций менялась и оставляла мне лишь наслаждаться его мужской партией.

Домой я ехала в такси довольная и счастливая, как большой розовый слон. Улыбка не сходила с моих губ. Так хорошо мне давно не было.

Я провалилась в сон, словно младенец и спала глубоко и сладко до самого утра.

Вечером нового дня я собиралась ехать к Николаю, чтобы выполнить третье условие договора с Германом и его сектой и забыть про них навсегда.

Я планировала провести у Николая ночь и оставить скрытые камеры, чтобы вовлечь его в эту игру и выйти из нее самой.

Но воспоминания прошлой ночи не давали мне покоя. Тело сладко ныло и хотелось продолжения. Я шумно сглотнула и коснулась губ.

Внутри завибрировало и я набрала номер на телефоне:

– Герман, у меня нет жертвы. Я готова отработать…

За окном послышались сбивчивые крики, переходящие в ровный строй голосовых речевок. Топот марширующих ботинок отзывался тактом в груди Глеба Ивановича. Он держал в руке стакан портвейна и кивал головой, отсчитывая удары:

– Правой, правой… раз два три. Правой, правой… – портвейн ритмично колыхался в стакане, готовый в любой момент выплеснуться на новую скатерть, которую в честь праздника застелила Зинаида Федоровна.

Она стояла у окна и наблюдала, как студенты из института, где она преподавала физику, ровным строем маршировали мимо ее дома. Красивые, нарядные, со счастливыми лицами они пели строевую песню и размахивали флажками. Прохожие останавливались и присоединялись своими голосами, создавая мощную звуковую волну.

– Нам надо идти, Глеб, – вздохнула Зинаида и поправила оборку на платье.

Глеб Иванович одним глотком выпил содержимое стакана, захрустел его яблоком, накинул пиджак на плечи и, ущипнув нарядную жену за бок, вышел в парадную, чтобы на дорожку затянуться папироской.

Зинаида Федоровна шла чуть впереди, плавно раскачивая широкими бедрами. За ней шаркал муж, бесстыдно разглядывая ее спину и округлые ягодицы, к которым то и дело прилипала ткань платья, обрисовывая самые аппетитные части тела. В его захмелевшей голове рисовались картины, и он уже представлял, как вечером завалит ее на кровать и задерет цветастое в оборках платье выше ее рыжей кудрявой головы. Глеб Иванович уже в своих фантазиях слышал предательский скрип кровати и стук в стену древней одинокой старухи, что проживала с ними по соседству слева в стометровой коммуналке.

– Зиночка, ты опаздываешь… – пухленькая блондинка подхватила Зинаиду Федоровну под руку и увлекла за собой в толпу студентов.

Глеб Иванович разочарованно сплюнул себе под ноги и пошел дальше. Заводчане собирались чуть дальше у памятника. Толпа крепких мужиков грозно гудела прокуренными голосами в ожидании команды к движению. Через мгновение он слился с массой и окончательно переключил свое настроение на празднично-патриотическое.

После парада Зинаида Федоровна торопилась домой. Ей надо было вернуться раньше мужа и накрыть стол, чтобы Глеб Иванович остался доволен и не скандалил на всю коммуналку, обвиняя ее в бесхозяйственности и полном отсутствии внимания к нему.