«Та-та-та-та» – Эдуард всё никак не мог отпустить спусковой крючок автомата. Не ожидавшие такого расстрела в спину, четверо азербайджанцев уже лежали бездыханными, а обезумевший армянин продолжал опустошать рожок в их мёртвые тела. Застигнутые врасплох, насильники не успели обернуться и даже не видели того, кто их расстрелял. Сами же они представляли собой отличную мишень. Овсепян хорошо различал их контрастные силуэты на фоне полыхавшего детского домика.

«Та-та… тр-рр» – автомат наконец захлебнулся, выпустив последнюю пулю в голову неподвижного старика. Серый каракуль лежавшей рядом папахи был забрызган кровью, губы старика замерли в кривой усмешке, словно настигшая его смерть была радостным и давно ожидаемым событием. Эдуард в трансе, качаясь и тихо подвывая, смотрел на пламя, в котором горели тела его матери и детей. Рядом валялась полупустая канистра с бензином, из которой их, очевидно, облили и подожгли. Он вылил остатки бензина на трупы азербайджанцев, подтащил их и бросил в огонь. Одного молодого высокого и крепкого бандита Овсепян поднять не смог, поэтому оставил его лежать рядом с горевшей кучей тел. Последним в костёр был брошен старик в национальном костюме.

Покачиваясь, Эдуард раз двадцать – руки у него всё ещё дрожали – щёлкал зажигалкой, пытаясь поджечь того молодого, на которого не хватило сил. Но зажигалка сломалась, и Овсепян в отчаянии швырнул её в сторону. В этот момент из горящего костра неожиданно вывалилась рука старика. Длинные, корявые в суставах пальцы разжались, и к ногам Овсепяна упал изогнутый турецкий кинжал с рубиновым сердечком в рукоятке. Эдуард поднял нож и посмотрел на растёкшуюся по лезвию кровь. Что-то стукнуло в рукоятке кинжала и отдалось вибрацией в ладонь, выведя Эдуарда из оцепенения. Он вздрогнул и оглядел место трагедии. Откуда-то вдруг появилось отрешённое спокойствие, смешанное с безнадёжной обречённостью. Все предметы вокруг проступили из мерцающей отблесками пламени темноты с удивительной чёткостью, будто хотели, чтобы он их запомнил навсегда. Внутренне опустошённый, Эдуард безразлично, как на осмотре места происшествия, обводил их взглядом, подробно фиксируя все детали на киноплёнку подсознания.

«Нет, пояс врага я тоже сниму!» – решил он и принялся вытаскивать тело старика из огня, пока тот окончательно не испортил роскошный, инкрустированный явно драгоценными камнями пояс с ножнами.

«Кланяйся, как Раскольников, своей жертве!» – ему вдруг вспомнилась сцена из любимого «Преступления и наказания», когда убийца вынужден был наклониться к мёртвой старухе-процентщице, чтобы снять с шеи кошелёк. Овсепяну тоже пришлось, поднимая из жадности драгоценный кинжал, поклониться своим жертвам, горевшим вместе с его детьми и матерью.

– Мальчики мои, пойдёмте домой!

Кровавый в отблесках пламени Эдуард обернулся на голос и только тут заметил в стороне свою жену, сидевшую на земле с широко раскинутыми ногами. Он-то думал, что азербайджанцы расправились со всеми, в том числе и Виолеттой, бросив их тела в огонь, и не ожидал увидеть её живой. Пули по счастливой случайности не задели её. Она была без юбки, в расстёгнутой нараспашку кофте, из которой торчали груди с искусанными до крови сосками. Даже в таком виде, с растрёпанными длинными волосами и поруганная, на грани помешательства, она оставалась красивой женщиной!

Эдуард направился к Виолетте, на ходу вставляя в автомат новый магазин.

– Мы должны ехать, – глухим голосом произнёс он.

– А мама, а детки? – Она явно была не в себе и отказывалась принять их жуткую смерть.