Старинный, изогнутый полумесяцем клинок уткнулся между грудей армянки. Старик, криво усмехнувшись, наконец понял, что он будет делать. Острие кинжала легко надрезало кофточку, и упругие груди открыли всем свои крупные тёмные соски в окружении таких же тёмных больших ареол.

– Не любишь лифчики, красавица. Мои джигиты тоже их не любят!

Кинжал скользнул вниз, разрезая ткань и обнажая женскую плоть. Отлетела последняя нижняя пуговица, и старик увидел, как вокруг пупка испуганной до смерти женщины проступили капельки пота. Клинок прошёл чуть ниже и, подрезав пояс юбки, дал возможность увидеть её трусики… Уже можно… Но надо подождать, чуть позже. А сейчас… Костлявая сухая рука слегка ткнула рукояткой кинжала в живот армянки, и та от боли слегка отпрянула. В образовавшееся между телом женщины и мальчиком пространство старик завёл поглубже нож и повернул его влево так, чтобы полумесяц охватил тоненькую шею малыша.

Виолетта, не отрываясь, смотрела в глаза убийцы, не понимая его замысел. А старик знал, что делал: искривлённое острие уже зацепило шею мальчика где-то под правым ухом, в районе сонной артерии, и врезалось в горло. Неожиданно палач сильно толкнул женщину назад. Инстинктивный рывок матери в попытке прижать сына к себе и резкое движение кривого турецкого клинка в противоположном направлении оставили отрезанную и, кажется, ещё кричащую голову мальчика в материнских руках.

Его обезглавленное тело сделало шаг, протянув навстречу палачу руки, и упало, булькая кровью. Нательный православный крестик соскользнул с шеи и остался лежать в растекающейся красно-бурой луже.

Старик чуть отступил, любуясь эффектом свершённого ритуала.

– Учитесь, головорезы, как надо убивать!

Даже Муса, многое повидавший в тренировочном лагере ЦРУ и потом выполнявший по миру спецмиссии посланника демократии, отвернулся, не в силах сдерживать рвотные позывы. Остальные свидетели ритуальной расправы вообще потеряли рассудок. Дальнейшее происходило в какой-то сумасшедшей агонии.

– Она ваша. Оцените красоту!

Звериные взгляды опьянённых кровью азеров вернулись к обнажённым грудям и животу Виолетты – которые они только минуту назад похотливо вожделели, нетерпеливо теребя руками у себя между ног.

Муса, вытерев мокрые от блевоты губы, стоял в стороне, морщась от неприятного запаха во рту.

– Эй, вы ещё успеете снять штаны! Помогите Мусе – наклоните её, а я посмотрю… как это в Америке называется, порно, да? – распорядился старый Ахмет.

Насильники разложили Виолетту на холодной земле и развели ей ноги. Насиловали по очереди. Пока кто-то вбивался в неё, жёстко вминая груди и кусая в кровь соски, остальные держали женщину за ноги, не давая ей свести их вместе. Сделав своё грязное дело, они отходили, вытирая мокрые и липкие руки о штаны и снова ожидая своей очереди.

Старик всё это время стоял, преклонив колено, у головы Виолетты и смотрел ей в глаза, ожидая увидеть там…

Наверное, смерть…

«Та-та-та-та-та!!!»

«Та-та-та-та-та!!!»

– Вии-ааа-лэээ-тт-ааа!!!

«Та-та-та-та», – изрыгал «узи» заскучавшую в нём и предвкушавшую кровавую расправу смерть. Вот оно её, смерти, звёздное мгновение! Смотрите все, как красиво падают тела крепких мужчин. Пощады хотите? Никому и никогда!

«Та-та-та-та – это тебе, старик, ты ведь ждал меня? Ощути, как моя пуля прошивает твоё дряхлое тело и рвёт твоё жестокое звериное сердце! Ты ведь, заглядывая в глаза своим жертвам, всегда хотел знать, что они, пронзённые твоим холодным клинком, чувствуют. Ну, и как тебе с пулей в груди? На, вот тебе ещё очередь – она прошьёт твою седую голову и разбрызгает по земле твои фанатичные мозги! Ты же мечтал о такой смерти, не так ли?» – звонко отстукивал свой давно заготовленный и хорошо отрепетированный монолог автомат.