Там на холме стоит алтарь,
Но нет церковной знати.
Свободен, волен там народ,
Мораль несокрушима,
Её и старость не берёт,
И смерть проходит мимо.
Тянулась в Беловодье нить,
Где русский род с поклоном
Хотел не по уставу жить,
А по мирским законам.
Нагота
Не шевельнуться, не вздохнуть
Не мог при этой даме —
Пленяла маленькая грудь
С курносыми сосками.
Упругий девичий живот,
Тугие ягодицы.
И небольшой губастый рот
Любвеобильной жрицы.
Коснулся взор точёных ног,
Молочно-белой шеи,
Задел венерин бугорок
И утонул в купели.
А мысль, влетевшая в уста,
Заметила игриво,
Что из одежд ей нагота
Всех больше подходила.
Мы – русские
Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы,С раскосыми и жадными очами!А. А. Блок
Мы – русские, мы – соль земли!
Мы внуки бога Рода,
Из несгибаемой семьи
Славянского народа.
Под рёбра била нас судьба,
Бросала на колени,
За Русь святую шла борьба
На евразийской сцене.
В лугах по снегу, по траве
Текла кровь, как водица,
А на семи холмах в Москве
Ждала свой час орлица.
Очнувшись от худого сна,
В груди огонь и сила,
Двуглавого орла она
Для подвигов вскормила.
Степенно триста лет летал
Над всей землёй двуглавый,
Когда же смертный час настал,
Меч уронил державный.
Но подхватила меч мечта,
Что зарождалась в споре
На красном выступе щита
В космическом просторе.
И вновь мы дух свой понесли
По всей планете бренной.
Мы – русские! Мы – соль земли!
Мы – авангард Вселенной!
Квартирник семидесятых
В комнате люстра богатая,
Светом картина залита,
Фото, цветы и пикантная
Тонкость духовного быта.
Дамы делились секретами,
Я у окна, а Татьяна
Обозвала интровертами
Двух чуваков у дивана.
Слушали Вега по радио,
Сбросив личинки и маски, —
Фоном звучали адажио,
Скерцо, осенние краски.
Сок на столе и шампанское,
Фрукты, печенье, конфеты.
Жилка у Тани бунтарская,
Стать и причёска Бабетты[5].
Посредник
С Гоголя начинается новый период русской литературы, русской поэзии…
В. Г. Белинский
Не раз и не два прежде в школе
Великого Гоголя я
Читал, перечитывал, внове
Искал и нашёл для себя:
Ветвистое древо харизмы
Явило прозорливость, слог.
И больше, чем нужно для жизни,
Он видеть и чувствовать мог.
Познав экспрессивность гротеска
И вникнув в дремотную жуть,
Излил Гоголь мудро и веско
Безбрежную русскую суть.
То мысль и глубокие чувства,
То вдруг через токи крови
Он вносит печать безрассудства
Во многие строки свои[6].
Я ж ныне ось творчества славлю
И верю, идя вдоль оси,
Посредником был между явью
И нежитью гений Руси.
Присяга
Под Москвой в 1941 году отец был сержантом, командиром батареи «Прощай, Родина»
В древнем граде безусым юнцом
Принимал я присягу.
Перед строем и рядом с отцом
Клялся верности стягу.
Тридцать лет вдаль несли поезда
По армейской дороге.
И я помнил и помню всегда
Ту присягу на Волге.
Но порвал весьма тонкую нить
С тем стальным поколеньем,
Что умело себя не щадить,
Не вставать на колени.
С теми, кто в рукопашной хоть раз
С фрицем мерился силой.
И не знает, что ныне у нас
Реет власовский символ[7].
Не узнал и отец, что в краю
С незатейливым бытом
Я нарушил присягу свою,
Сдав страну паразитам.
Неясность
Каков проделывает путь
Орёл в теченьи дня?
Среди громов и тёмных туч
Неясно для меня.
И путь змеи, что на скале
Не оставляет след,
Мне не понять на сей земле
За сотни даже лет.
И не изгнать из сердца грусть,
И не изжить тоску,
Поскольку в женщине я суть
Постигнуть не могу.
Бабьим летом
В сей год примчалось бабье лето
В последних числах сентября.
И я, друзья, с притоком света
Вздыхал и умствовал не зря.
Яснее стало, да и проще
Смотреть на жизнь, а бес во мне
Вдруг поклонился низко роще
И громко крикнул тишине:
«Открой развесистые двери,
Введи в свой необъятный сад,
Где гриб берёзовый и белый
В мир источают аромат.