Левский замирает, потянувшись за стаканом, и вскидывает на меня свои карие глаза, которые искрят и пылают недобрым огнём. Как какая-то пигалица(это я про себя, ага) посмела перечить ему и оспаривать его решения и авторитет? Что-то такое там и мелькает.

— Разве? Я отправил его тебе назад, с пометками о доработке, Земцова. Которые ты нагло проигнорировала, — раздражëнно бросает он и, взяв наконец со стола стакан, откручивает крышку на бутылке и наливает себе воды.

Моё лицо опять покрывается пятнами, а волосы на затылке начинают шевелиться, потому что всё это теперь происходит при Полянском. Он никуда не ушёл и смотрит прямо на меня. Щека горит под его взглядом, а пальцы на руках начинает ощутимо покалывать.

— Но…

— Никаких но, Земцова. Ещё слово, и я заберу этот договор и передам кому-то другому. Только после этого не жди от меня нормальных клиентов. Египет это же самое простое, чёрт возьми, из того, что сейчас у нас есть! Это твой шанс проявить себя. Иначе делать тебе у нас нечего и нужно было начинать с работы на ресепшене. Там мозги ни к чему, достаточно симпатичного лица.

— Илья, — предупреждает его Богдан, видимо, чувствуя, что его коммерческий директор переходит границы.

— Я поняла, — произношу сухо.

А вот глаза у меня уже порядком на мокром месте. Только я стараюсь не разреветься. Ещё не хватало сделать это на глазах у Полянского. Пустить слезу при Левском мне было бы, пожалуй, не так стыдно.

— Левский, зайди ко мне в понедельник. Прямо с утра, — говорит Полянский, на которого я предпочитаю не смотреть вовсе.

— Окей.

Гипнотизирую стену между двух больших окон, которые выходят на проспект. И мечтаю, просто страстно желаю, уйти и порыдать в туалетной кабинке. Потом я соберусь с силами и засяду за исправления своего договора. А затем мне нужно разобраться, кто имеет доступ к корпоративной почте и почему до меня не дошло письмо Левского. Если оно, конечно, было. Но не стал бы он врать при Богдане?

— Можно мне идти?

Левский, не смотря на меня, поднимает вверх руку, давая понять, что я свободна.

Продолжая комкать в руках несчастный договор, иду в сторону выхода, размышляя о том, когда мне посетить женский туалет. Сейчас? Или после того, как под взглядами коллег я гордо прошествую к своему столу?

Полянский, который застыл в дверях, при моём приближении лишь немного отходит в сторону. Предлагая мне протиснуться мимо него самой.

Думать о том, как это будет выглядеть, мне не хочется. Проход не слишком узкий, и если я повернусь боком, то смогу пройти мимо и совсем не задену его.

Недолго думая, поворачиваюсь к Богдану лицом и, несколько нервно улыбнувшись, выставляю вперед плечо.

Моя грудь касается его пиджака, я словно спотыкаюсь, замирая на месте на долю секунды и, кажется, не дышу. В нос забирается уже знакомый запах Полянского, и от его близости начинает кружиться голова.

Богдан опускает глаза, и мы встречаемся взглядами. Мой — затравленный и испуганный, его — властный и хищный. Полянский опускает свой ниже, и моя кожа покрывается мурашками, потому что я отчетливо понимаю, куда он смотрит. Стыдливо отвожу глаза, пробормотав что-то похожее на :

— Хорошего вечера.

Несусь с пылающим как у школьницы лицом к своему месту.

Сегодня на мне блузка на пуговицах. Во время совещания я расстегнула несколько штук, потому что мне стало душно. В конференц-зале плохо работают кондиционеры, зато отопление шпарит на полную мощь. Но сейчас мне эта вольность кажется недопустимой. Вдруг он подумает, что я решила опять его соблазнить? Или Левского?

Боже... лучше б я осталась в родном городе и продолжила ходить на свою однотипную работу, чем вот это всё.