– А что я могу сказать? – тихо выдохнул дед. – Они уже взрослые, у них своя жизнь.

– «Что я могу сказать? ЧТО Я МОГУ СКАЗАТЬ?» – передразнила деда старуха. – Что ты вообще можешь? Старый подкаблучник! Ты хоть вспомни, мы в их годы лес валили в Сибири, мерзли зимой и круглый год одной картошкой-то и питались…

Дед молчал и тихо смотрел в тарелку, он знал, что лучше не спорить с ней, иначе это затянется надолго и толку никакого не будет, только скандал. Уж за пятьдесят два года семейной жизни с ней он это прекрасно усвоил.

– А у них одни телефоны, платья, гулянки, друзья! Живут и получают удовольствие от жизни, а мы мучились. Где справедливость?

– Ну вот и пускай живут и радуются жизни, – вдруг возразил старик. – Неужели ты хочешь им такой же жизни, как была у нас? Хорошо, что они и близко не видели того, что мы пережили.

– Какой же ты старый дурак! Прежде чем что-то получить, надо помучиться. Ничего в этой жизни так просто не дается, – сказала бабка. Она уже начинала кипятиться. – И не спорь со мной! Все в этом мире через мучения.

– Ну… – начал дед.

– Заткнись и не спорь, я правильно говорю! Запомни это! – прошипела бабка. – Надо будет мне им сегодня всем взбучку устроить, а то…

Вдруг они услышали грохот на кухне. Старики переглянулись и прочитали суеверный ужас в глазах друг друга.

– Сашенька! – в страхе крикнула бабка в сторону кухни. – Саша! – еще громче прокричала она.

Они поднялись со стульев и быстро направились в сторону кухни. Там на полу лежал их сын. Его рот и глаза были широко открыты, лицо приобрело голубоватый оттенок, губы посинели. Он лежал в позе эмбриона, скрючившись от боли, будто хотел вернуться назад, во чрево матери. Мать подбежала к сыну.

– Саша, Сашенька, что с тобой? – поглаживая сына по лицу, кричала она.

Дед подошел к сыну и тоже попытался как-то привести его в чувство: он и шлепал его рукой по щекам, и тряс его за плечи, и пытался услышать сердцебиение, приложив ухо к груди сына, и звал его, пытаясь докричаться… Он видел и понимал, что уже не дозовется, но еще не хотел верить в очевидное.

– Сынок! Что с тобой! – кричала старуха. – Дед, надо вызвать «Скорую»!

– Уже поздно, – тихо сказал он.

– ЧТО? Что ты сказал, старый козел? Как это поздно? Совсем мозг растерял! Он молодой здоровый мужик, ничего страшного с ним не случилось, – орала старуха. – ЗВОНИ В «СКОРУЮ»! Бы-ыстро-о!!!

Позвонив в «Скорую», дед вернулся на кухню. Он шел мелкими шажками, шаркая громче обычного и сгорбившись еще больше, будто хотел стать совсем маленьким и незаметным. На кухне он увидел жену, склонившуюся над сыном. Она уже не кричала и не ругалась, а только смотрела на мертвую руку, сжимавшую солонку. Старики молчали: больше говорить было не о чем.

Минут через пятнадцать они услышали звонок в дверь. Дед выглянул в окно и увидел у ворот «Скорую помощь», а рядом с ней молодого человека в медицинской одежде с чемоданчиком в руках.

– Приехали, – сказал дед и, все так же тяжко шаркая, пошел открывать дверь.

– Сынок, ну что с тобой случилось? – причитала бабушка. Она смотрела на тело сына, и теперь уже перед ней пробежала вся его жизнь: как он родился, как рос, как женился, как подарил ей внуков… Она по-детски злилась на него: как это так, ушел от нее так рано, ведь это дети должны хоронить родителей, а не наоборот! А еще ее выводило из себя то, что за вечной каруселью забот и бытовых проблем она многое упустила и совсем не помнит ничего из жизни сына, кроме этих знаменательных событий: родился, женился… Он вырос как-то самовольно и так быстро, будто не хотел оставаться румяным малышом, обзавелся семьей, вырастил уже своих детей. Сколько было ссор и пререканий на пустом месте, а ведь он был хорошим сыном и так любил своих родителей…