– Что поделать, Давид. Свету забрали в гостиницу. Лизавета в декрет ушла.

– Серьёзно? – ухнул посетитель. – Как у вас всё интересно. А меня всего месяц не было.

– Как поездка?

– Замечательно. Дед результатами доволен.

Всё это я уже слышала с расстояния, про меня больше никто не вспомнил, и к столику гостя повёл сам Николай Петрович. А я позволила себе ненадолго зажмуриться.

Бывает же такое. Наваждение.

На следующий день у нас с Анькой был выходной. После недели, проведённой в стенах ресторана, это казалось странным, оказаться на воле, предоставленной самой себе. Правда, мы этот день решили провести не совсем на воле, решили почтить память родственников и отправились на городское кладбище. Купили цветов, для мамы я купила букет разноцветных живых хризантем, и направились на могилки. Анька болтала без умолку, и совсем не про вечное и печальное. Снова прицепилась к Полинке и к её папику. Где-то ей повезло с ними встретиться вчера вечером, видимо, по пути с работы домой. И теперь разговоров и возмущения ей должно было хватить на весь день. Она даже не замечала, что я больше молчу, лишь киваю в ответ и иногда поддакиваю. Аня сгребала облетевшие листья в кучку, и трещала про то, какая Полинка циничная и продуманная особа, раз согласна с пожилым мужиком, за деньги…

Я же присела на скамеечку, смотрела на фотографию мамы на памятнике и вздыхала. Затем поднялась и фотографию протёрла. Голову склонила на бок, так можно было подумать, что мама мне улыбается. Именно мне.

Не заметила, что сестра остановилась, наблюдает за мной. Потом она негромко и осторожно спросила:

– Грустишь?

– Конечно, грущу, – созналась я. – Всегда буду грустить.

Анька подошла и в порыве чувств обняла меня со спины. Вот за это я сестру и люблю. Она может казаться резкой, несдержанной, может кричать и ругаться, но вот в такие моменты, важные и трудные, никогда не оставит. Подойдёт и обнимет, и останется рядом.

Я запретила себе плакать, но глаза всё-таки вытерла, затем сделала глубокий вдох, сбрасывая с себя печаль. Сказала:

– Всё хорошо. – И переспросила: – Так что ты говоришь?

Анька махнула пыльной тряпкой.

– Да я про Полинку, – пробормотала она. – Это не важно.

– Почему это не важно? Она нам родня. Хоть, и названная.

– Я бы сказала: не званная. Но, знаешь, она ведь за этого папика замуж собирается. Я тебе точно говорю.

– Может, она его любит?

Анька голову подняла, посмотрела на меня, после чего выдала сокрушительное:

– Ага, любит! Устроиться она поудобнее хочет.

Я пожала плечами.

– Имеет право. Ей с ним жить, и ей с ним спать. Пусть поступает, как хочет.

– Это, конечно, но всё равно несправедливо.

– Это чем?

– Лида, она ни дня в своей жизни не работала. Только и мечтает о том, чтобы поудобнее устроиться. И побогаче. Разве мы с тобой такие?

– А предложи тебе олигарх замуж, – усмехнулась я, – ты бы тоже о любви рассуждала?

– Олигарх? Где их взять, олигархов? Ты хоть одного вживую видела?

– Нет.

– Вот именно. А ты в Питере жила!

– Ань, я на метро ездила. А олигархи в метро не спускаются.

– Спускаются, я читала. Некоторые специально за женой.

– Сказки ты читала, – отмахнулась я.

Анька отвернулась от меня, походила вокруг, высматривая, что бы ещё сделать полезного. После чего вдруг вздохнула. А Анька вздыхала редко, это была моя дурацкая привычка, а не её.

– А так иногда хочется, – сказала она.

Я через плечо обернулась. Насторожилась от её мечтательного тона.

– Чего?

– Любви. – Сестра ко мне обернулась. – Знаешь, такой, как в кино или в романе. Чтобы не спать, не есть…

– Мозгами не пользоваться, – подсказала я.

– Лид, а ты когда-нибудь так влюблялась? – Сестра смотрела с любопытством, потом вдруг указала на фотографию моей мамы. – Скажи, как на духу. Признайся.