– Я правда думаю, господин Краусс, что нам стоит вызвать… – начал было Юра.
– Тепло ее тела… – перебил его Краусс – вот чего мне… не хватает. Но… ее толчки… эти милые проявления жизни… это восторг, истинный восторг, Толя! Поздороваться… да-да, детка… она хочет… поздороваться….
– Прекрати!!! Слышишь, хватит!!! – Генрих, этот придурок Генрих, вцепился в это чудище и завопил, как полоумный – Друг, перестань!!! Это ужасно, просто ужасно!!! Поехали в город, с нами, с Толей и Юрой, мы тебе поможем!!! Я боюсь за тебя, Ульберт!!! Милый Ульберт, пощади меня!!! Иди с нами, ну, иди!!! Я тебя… я… я ведь… а мы…. Хвати-и-и-и-ит!!!
– Sie geht. Sie und ihre Kraft kommen zu dieser Stunde. Sie hat die Mahlzeit abgeschlossen, und alle Ströme von Eiter strömen in ihren Schoß. Sie wird geboren! – не своим голосом прогудел Краусс…
…и вот тут началось самое дерьмо.
Треск. С таким треском лопается тыква. Кости сломались, мясо порвалось, все, что еще можно было назвать плотью, раскрылось и перемешалось, залившись горячей кровью. Краусс… разошелся от паха до гребаного подбородка, издав последний истошный вопль…
…который я всегда слышу в своих кошмарах….
Эта тварь вырвалась. Она… вышла из Краусса. Я плохо запомнил эту ее форму, потому что гадина вся была в крови и ошметках. Но она… эта склизкая пиявка, эта хищная сука обвилась вокруг Генриха и порвала его! Разорвала напополам, повалилась на пол вместе с той половиной, где была башка. Начала грызть. Ее тело было упруго и энергично, кровища брызгала во все стороны. Она ввинчивалась в черепушку Булочникова и сосала мозги. Нижняя половина валялась тут же, в месиве из кишок….
Кишки Генриха…. Кишки Генриха…
Наконец заметив нас, тварь завизжала тем, что служило ей ртом. Я увидел длинный хвост, недоразвитые руки с ногами, приросшие к телу при помощи мембран, и лицо… гребаное лицо нерожденного младенца с треугольной пастью с тремя рядами игл-зубов!
Чмокающая слизь на венозной коже и теплая человеческая кровь на струящемся жестокостью теле….
Мы ничего не сделали тогда. Что, нахрен, мы могли?! И Лексин, и я, были храбрецами. Но, сука, что бы вы делали на нашем месте? Честь нам делает хотя бы то, что мы не обделались!
И все же Лексин опомнился первым. Этот чертов герой побежал к твари, но она уже пробила дыру в потолке и скрылась. Эта уродливая мразота улизнула от нас! Сожрала Генриха и ушла!
Точнее, сожрала их обоих. Краусса, этого тупого ублюдка Краусса, она жевала давно. Это дало ей силы… вырваться. Сожрав Булочникова, она должна была стать сильнее… вырасти….
Лексин приказал мне следовать за ним. Он явно шел к двери. Туда, на улицу, к машине. Уехать отсюда в деревню, а лучше в город. Взять бензину, да хер с ним, да хоть динамиту, и зафигачить эту тварь! Уничтожить вместе с домом!
Я пошел за Юрой. Под моей ногой что-то хрустнуло. Очки Генриха. Очки, заляпанные кровью и слизью…
– Шевелись, Толя! Чем раньше мы уберемся, тем лучше! – окликнул меня Лексин.
Но мы не знали, как быстро развивается это существо….
Лапища. Согнутая под странными углами. Суставы где попало. Сверху хитин или еще какая дребедень. Когти, или шипы, или жала, хер знает – вырвали Лексину внутренности. Этот долбаный Лексин силился стоять даже тогда, когда его выпотрошили заживо. Рекой шел из него сок. Выблелывая куски своих кишок, харкая кровью,