– Ты же в музыкалку ходишь? – начала Людмила Анатольевна.

– И меня хотите припахать к концерту? – фыркнула Маша.

– Почему бы и нет, – пожала плечами Людмила Анатольевна, ничуть не смутившись. – Ты же поёшь?

Маша зацепила Женю взглядом: врать смысла не было – в музыкалке Маша хоть и нечасто, но пела на отчётных концертах. Её голос: грубоватый, низкий, словно у курильщика – был специфичным и от этого не всем нравился.

– Ну, есть немного, – нехотя согласилась Маша.

– Тогда тоже завтра после уроков приходи, – довольно проговорила Людмила Анатольевна и в своей тетрадке напротив какой-то надписи поставила плюс.

– Это эксплуатация детей… – начала было Маша, направляясь к выходу.

– Для вашего же блага, – перебила её Людмила Анатольевна, совершенно спокойно. – Не будете шататься по посёлку.

– Да в такую погоду особо не пошатаешься, – отчего-то встряла Женя, понимая, что на протяжении двух месяцев придётся поздно возвращаться домой. А с каждым днём будет становиться всё темнее, всё снежнее. И никакая Снегурочка не доведёт её до дома по метели, которая в декабре уж точно начнётся.

– Именно, – подхватила Маша, уже не обращая внимания на Людмилу Анатольевну, которая, кстати, в ответ тоже перестала смотреть на них, и начала что-то себе наговаривать под нос.

*

Женя и Маша жили далеко друг от друга, но после школы хотя бы пару минут могли пройти вместе.

Жене надо было идти в сторону стадиона, на улицу, где только в начале, возле дома номер три, был фонарь. Дальше же иногда приходилось пробираться по темноте, подсвечивая маленьким, карманным фонариком, который в начале года купила мама.

Маша же жила совсем рядом от школы. На уроки она добиралась минут за пять, поэтому всегда приходила, так сказать, при параде, успевая и накраситься, и стильно, насколько это было возможно, приодеться, и накрутить волосы, если появлялось желание.

– Почему ты согласилась играть? – Маша в тряпочных кроссовках старательно обходила лужи.

– Потому что… – Женя в очередной раз схватила Машу за капюшон, когда та перепрыгивала через лужу и поскользнулась на мокрых листьях. – Потому что на меня рассчитывают.

– Но ты же не хочешь, – тихо проговорила Маша. – Зачем себя заставлять?

– Не знаю, – в отчаянии отозвалась Женя, понимая, что сама загналась в ловушку с этим чувством ответственности. Будь оно неладно. – Вообще, мне несложно. Тем более, это же просто школьный концерт. Меня же не просят ехать в Москву выступать.

– Ну туда-то можно сгонять, – оживилась Маша. – Может, какое модельное агентство тебя заметит и заберёт с руками и, хах, ногами.

Она рассмеялась собственной шутке, на что Женя не выдержала и тоже засмеялась.

– Да ну, – наконец бросила она. – Какая из меня модель?..

– Самая настоящая, – горячо заверила Маша, цепляясь за Женю и пихая её локтем.

– Конечно, – притворно согласила Женя, заканчивая этот бессмысленный разговор, который её всегда вгонял в тоску и уныние.

Какая из неё модель, когда она даже не красится? На каблуках не ходит, элегантно одеваться не умеет, специфической внешностью не обладает – что в ней может привлечь? Длинные ноги? Это скорее минус, который большим разделом отгораживал её от обычного мира. Ни тебе женственности, ни невидимости, ни обыденности, ни простоты.

Женя не терпела свои длинные ноги. Да и вообще рост. Она была выше всех. Хотя в её классе учился мальчик – Олег, с которым она была примерно одного роста. Остальные были ниже. И это было невыносимо.

Невыносимо оттого, что приходилось мириться с обзывательствами, которые последовали после первого шока, когда вытянувшаяся за лето перед девятым классом Женя, пришла в школу. Невозможно оттого, что эти самые обзывательства никак не хотели заканчиваться, словно обидчикам наступать на больную мозоль было намного интересней, чем найти себе новую жертву. Или лучше стать умнее и перестать обзываться вообще.