стянула с волос праздничный убор да растеряла ракушки каури и бусины. Вот светит Каргонь Ки – Млечный Путь, застыв в изгибе крыла гигантской птицы. Глядеть бы не наглядеться. Если в такую ночь спросишь сырькай[4], кто там наверху машет звездным крылом, она помолчит, а потом расскажет. И пока рассказывает, не заметит, как запоет…

Было время, когда времени не было,
и земли тоже, и неба, и воды, и света,
а были только Хаос и Тьма.
Однажды Тьма объяла Хаос, а Хаос поглотил Тьму,
и породили они Великую птицу Иненармунь.
Лебедем ли она звалась, уткой ли, гусем ли –
теперь уж не припомнить.
Да только умела она и плавать, и ходить, и летать.
Долго блуждала Иненармунь в пустоте, пока не снесла яйцо.
И устремилось яйцо в бездну.
Иненармунь в ужасе великом бросилась за ним –
то ли полетела, то ли пошла, то ли поплыла.
Яркой кометой мчалось яйцо, освещая ей путь.
Вот уже догнала Великая птица детище свое,
вот уже почти схватила,
но лишь коснулась она скорлупы,
как яйцо разбилось.
И свершилось мироздание:
из скорлупы сделалось небо со звездами –  Менель,
из желтка родилась земля –  Модамастор,
из белка –  Иневедь, бескрайний океан.
Не успела опомниться Иненармунь,
как пронзили сушу гигантские корни.
То выросла Великая береза –  Мировое дерево.
Могучий ствол подпер пышную крону,
ветви вознеслись к небу,
потерявшись в звездах.
На том древе нашла пристанище Иненармунь
и свила в ветвях гнездо.
Трех сестер породила Великая птица:
богиню воды –  Ведяву,
богиню леса –  Виряву,
богиню полей –  Паксяву[5].
Следом иные божества народились,
и заселили они Верхний мир –
тот, что в ветвях Великой березы.
Из других яиц вышли твари живые,
а из последнего –  народы людские.
И разошлись они по Среднему миру,
что вокруг ствола Великой березы.
Начали твари и люди умирать,
и не осталось мертвым места среди живых.
Ушли они в Нижний мир,
мир предков, что в корнях Великой березы.
И жили они там, как и прежде,
тем же делом кормясь.
Так потекло Время –
от корней, где прошлое,
к ветвям, где будущее.
На стыке тех миров,
вокруг ствола Великой березы,
живем мы.

Поглядит на тебя сырькай, и побегут от ее губ морщинки-веточки. Покачает она головой и добавит: «Есть в Мировом дереве варя – то ли червоточина, то ли дупло. Можно, говорят, человеку по той червоточине пройти в другие миры. Кто-то возвращается, а кто-то остается, не найдя пути назад.

И те и другие – избранные».

Глава 2. Дубовый сын


Тремя годами ранее

Илья

Илья возбужденно ходил по комнате с телефоном в руке.

– Так и не берет? – спросила Ирина, поглаживая свой упругий, уже тяжелый живот.

В поток суматошных мыслей в голове Ильи сама по себе втесалась еще одна, нежная: «Наш аквариумчик».

– Праздники, наверное, уже начал отмечать. Семьи нет – вот и гуляет, зараза! – Илья сбросил вызов. – Один поеду.

– Ну куда ты один, к вечеру, да еще на легковушке? – В голосе Ирины чувствовалось волнение. – Не помнишь, что ли, как мы осенью в той лужище на внедорожнике буксовали? А сейчас там, наверное, вообще топь. Напиши Сергею или голосовое ему отправь – на завтра договоритесь.

– Да не хочу я до завтра ждать, Ир! Дальше выходные, да еще майские – всем не до этого будет! А лесничим, может, помощь нужна… Если б не этот дуб, мы бы с тобой еще долго… – Он показал раскрытой ладонью на живот жены, опустил глаза, тут же пожалев, что произнес это, и снова нажал кнопку вызова.

– Я бы тоже съездила. Поблагодарить же надо. Но так голова гудит в последнее время…

– С ума сошла? С таким животом? А если что в доро…

– Илья, че названивашь? За рулем я! – рявкнул в трубку Сергей.

– Серег, Серег, не сбрасывай меня! Ты в Саранске? – обрадованно закричал в телефон Илья. – Срочное дело! Заезжай к нам…