В свои двадцать лет, получив некоторый опыт, я обнаружил, что занимаюсь делом, которое ненавижу так же страстно, как ненавидит путы любой здравомыслящий человек. В марте 1876 года я разорвал их. […] От моего конторского прошлого осталась привычка заниматься чем-нибудь регулярно, каждый день, следуя основному правилу, которым предпринимательство отличается от праздности. Я знал, что в противном случае ничего не достигну, что другим способом мне никогда не написать книгу. Я купил пачку белой бумаги среднего формата – в то время она стоила шесть пенсов, – свернул ее вчетверо и вынес себе приговор: заполнять по пять страниц в день, каким бы он ни был – дождливым или солнечным, тоскливым или озаренным вдохновением. Во мне сохранилось еще столько привычек школяра и клерка, что если мои пять страниц обрывались на середине фразы, я заканчивал ее лишь на следующий день. Но, с другой стороны, стоило мне пропустить один день, на следующий я давал себе двойной урок. Таким манером мне удалось написать пять романов за пять лет. Это был период моего ученичества.

Джек Лондон устанавливает для себя раз и навсегда правило – писать по тысяче слов ежедневно. Фраза: «Свою тысячу слов я сегодня написал»… проходит через всю его жизнь. В периоды творческого подъема ему удавалось доводить свою ежедневную норму до полутора тысячи слов.

Ни дня без штриха; ни дня без строчки.

Ни дня без строчки.

Небольшой дневной урок, если выполнять его ежедневно, превзойдет спорадические геркулесовы подвиги. Это черепаха, которая всегда догоняет зайца.

Все вдохновение состоит в том, чтобы ежедневно в один и тот же час садиться за работу.

Жизнь я веду суровую, лишенную всякой внешней радости, и единственной поддержкой мне служит постоянное внутреннее бушевание, которое никогда не прекращается, но временами стенает от бессилия. Я люблю свою работу неистовой и извращенной любовью, как аскет власяницу, царапающую ему тело. По временам, когда я чувствую себя опустошенным, когда выражение не дается мне, когда исписав длинный ряд страниц, убеждаюсь, что не создал ни единой фразы, я бросаюсь на диван и лежу отупелый, увязая в душевной тоске.

У меня бывали периоды больших подъемов, когда я бывал близок к переживанию экстаза, и были периоды более охлажденные, когда я опускался ниже, были времена ослабления творческого горения.

Наверное, лучше не быть писателем, но если ты должен быть им – тогда пиши. Ты чувствуешь вялость, голова раскалывается, никто тебя не любит – пиши. Все напрасно, это знаменитое «вдохновение» никогда не придет – пиши. Если ты великий гений, ты изобретешь свои правила, но если нет – а есть основания опасаться, что это именно так, – тогда иди к столу, какое бы ни было у тебя настроение, прими холодный вызов бумаги и пиши.

Я выдумываю тяжело и трудно… У меня есть наблюдательность, но мало фантазии.

Мысли у меня родятся с трудом, развитие их идет медленно, туго, и я могу быть красноречивым только в минуты страсти.

Чтобы я красиво описал весну, мне необходимо, чтобы на дворе была зима.

Говоря о своей манере писать, Л.Фейербах замечал, что авторы бывают двух видов: одни создают свои работы сразу, как Бог свои творения; другие, к которым он сам принадлежит, свои духовные детища рождают в муках и долгих трудах, потому «мысли созревают, как растения в поле или дети во чреве матери».