Наша революция дала полный простор всем дурным и зверским инстинктам, накопившимся под свинцовой крышей монархии и, в то же время, она отбросила в сторону от себя все интеллектуальные силы демократии, всю моральную энергию страны.

Когда романтический, лирический поэт начал петь гимны неистовствам революции и писать статьи, оправдывавшие все ее злодеяния, он обнаружил лишь разложение собственной души, потерявшей всякое различие между правдой и ложью, между реальностями и призраками, и совершил предательство Духа.

…Сила революции в возвышенных стремлениях человечности, разума и свободы, а не в разнуздании животных инстинктов, вражды, произвола, насилия.

Революционная воля была расшатана ошибками максималистических течений.

Еще Платон говорил: нужно различать идею и ее носителя.

Платон также не соглашается, чтобы мир в его стране нарушался ради того, чтобы усовершенствовать ее управление, и не принимает никаких улучшений, если цена их – кровопролитие и разорение граждан. Он полагает, что человек доброй воли должен в этом случае все оставить, как оно есть, и только молить Бога о чудодейственном спасении. В этом смысле я был платоником еще до того, как узнал, что на свете был Платон.

Ими (максималистами) руководит слепая вера во всемогущество «революционного акта», в созидающую силу разрушения; эта вера вовлекает их в слепую борьбу за неосуществимую цель, а слепая борьба заставляет их судорожно хвататься за все средства и не останавливаться ни перед какими мерами.

Эти сторонники крайнего и непрерывного беспорядка суть опаснейшие враги революции, но это не мешает им называть «врагами революции» всех более опытных, дальнозорких и осторожных.

Они… были свободны от способности предвидеть результаты. Это были деятели, самоуверенной ощупью искавшие выхода из потемков, в какие они погрузили себя самих и свой народ, чтобы закрыться от света, который дал бы возможность народу разглядеть, кто они такие.

Наконец-то я понимаю, что при революциях верховная власть в конце концов остается у самых отъявленных мошенников.

Революция бессильна изменить человеческую природу; она оставляет ее органически ветхой, подчиненной старой и непреодоленной физиологии и психологии, но притязает механически создать из этой старой человеческой природы совершенно новое общество и жизнь.

Безумием революции было желание водворить добродетель на земле. Когда хотят сделать людей добрыми, мудрыми, свободными, воздержанными, великодушными, то неизбежно приходят к желанию перебить их всех.

Революционная бюрократия обычно бывает еще ниже той старой бюрократии, которую революция свергает.

Революционеры поклоняются будущему, но живут прошлым.

Революционеры вообще не терпят возражений, ведь у них отнимают пафос абсолютной правды.

У революций, долго бывших в силе и, наконец, остановленных в своем течении, есть это надменное притязание, чтобы беззакония, им совершенные, остались неприкосновенными. Всякое исправление сделанного им зла они называют реакцией.

Революция всегда есть в значительной степени маскарад, и если сорвать маски, то можно встретить старые, знакомые лица.