Не могут эти мелочи
зажечь такой костер.
Ведь что же получается?
Прошло уже полмесяца.
Она посуду моет —
и Шуберта поет.
Она выносит мусор —
глаза, как звезды, светятся.
Ведь это ж ненормально,
любой меня поймет.
Как крестный ход с иконою,
как сад порою вешней,
Как душу напоившая
желанная гроза…
.
И вьются над кострищами
живые души грешниц,
Лишь ангелы безгрешны,
да в церкви образа́.
Бывает в жизни всякое,
когда прямой наводкою,
Когда в незрячих сумерках
мы мечемся, дрожа.
Она вошла как таинство,
светящаяся, кроткая,
Да вот беда, споткнулась
о лезвие ножа.
Лунным соком брызнули портьеры
В души льется дивный белый снег,
И теряет контуры столица.
Все, что было, умерло навек.
В сердце перевернута страница…
Городская тайная тропа
Под ночными крыльями созвездий
Нас уносит в дивный снегопад
В маленьком, как гнездышко, подъезде.
Ах, как манит боль тех милых лет.
Все украли белые снежинки.
С неба льется тихий горний свет
На давно исчезнувшей тропинке.
Гасит свечи свадебный пожар.
Лунным соком брызнули портьеры.
Призрачные тени двух гитар —
Наших февралей секундомеры.
Все смешалось: звезды, снег и свет,
Эта ночь вовек не повторится.
Все, что было, кануло навек.
В сердце перевернута страница…
По дорогам смерти и любви
По закатам со смертельными потемками…
Там, где чудится: прости и оживи!..
Бродят странники со странными котомками
В ожиданьи смерти и любви.
Под знакомыми февральскими снежинками,
У костра, что выжигает все дотла,
Мы его кормили днями-хворостинками,
А в запасе только дюжина была.
Там, где день идет за год, где маски сорваны,
Ты запомни в пляске бешеной реки
Чуть намеченную тонким светлым контуром
Нашу нежность без касания руки.
Отзвенела ночь отвагой шестиструнною,
С бубенцами у победного крыльца,
Чтобы нежностью то млечною, то лунною
Исцелять бессонные сердца.
Но взметнулись звезды юные, случайные,
Заманили в пляску бешеной реки,
И затмили дни и ночи, ночи тайные,
Нашу нежность без касания руки.
То с распятьем, то с отпетыми мадоннами,
То с иконами у Спаса на крови
Бродят странники со странными котомками
По дорогам смерти и любви.
Краски вчерашнего дня
Гитары плач исповедальный
Чужой весны в чужом раю…
Тебя окликнет взгляд прощальный…
И вновь у бездны на краю
Гитары плач исповедальный.
О, как легко все потерять!
И только юная фиалка
Гитаре грезится опять,
И гитариста ей не жалко.
По алым лезвиям минут
Матерый волк бежит, хромая.
Где был мой дом – чужой уют,
Чужая пристань городская.
Так пожалейте старика!
Вам поцелуй – такая малость!
Уж сколько лет моя рука
Коленей женских не касалась.
Любви и нежности порыв,
Закатный луч и шелест платья.
Но лишь гитары стертый гриф
Мне отвечает на пожатье.
Чужой весны в чужом раю…
Взгляд промелькнувший… миг прощальный…
И вновь у бездны на краю
Гитары плач исповедальный.
Не мужик мне нужен, а возлюбленный
Шаг от волшебства до воровства…
Доли, одиночеством загубленной…
Чьи-то еле слышные слова:
– Не мужик мне нужен, а возлюбленный.
Господи, тебе ли выбирать!
Горький луч зашкаливает бешено.
Каждого прими как благодать,
Кем хоть раз согрета и утешена.
Призрачен архангелов полет
В вечную разлуку, в даль обманную…
Стрелки часовые… крестный ход…
В тайную страну обетованную.
И опять во власти колдовства:
– Дай отпить из чаши непригубленной!
Горькие, бессонные слова:
– Где же ты, мой милый, мой возлюбленный!