Мужик отдал в церковь неплохие старые свитера. Теперь макает свечи в лампады и смазывает себе костяшки пальцев.

Парень говорит: я курил душой. А теперь это перешло на брата. Хочет вернуть незамутненную первозданную душу. Так и сказал: первозданную.

– Так, здесь, передняя площадочка, кто еще не оплатил? Молодой человек, оплачивали? – Вроде как, да, – Ну, умничка, спасибо.

Нарисовала на запотевшем стекле медузу и смотрит в нее, сморщив лобик, вздернув носик. То в нее, то в телефончик, где что-то медленно падает.

Бородач читает по книге. Губы движутся, и дождь припустил.

Снова пришел бородатенький. Снова читает, уткнувшись бородкой. Губы шевелятся, и бороденка тоже.

И вот его сменил другой, тоже с бородкой, напоминает батюшку. Выглядит солидно, и галстук заколот, а пришел просить «на автобус до монастыря».

Теперь по церкви разносится крепкий мужской запах.

В телефоне за чисткой наткнулся на эсемеску: «Дмитрий, я на месте: маленький, толстый, с длинными волосами – легко узнать».

Старик в очках со снегом на рюкзаке. Бабушка со стеклышками крестит не себя, а от себя: перекрестила подсвечник, уходя, церковь перекрестила.

Надежда носит на боку чудной кармашек на веревочке, из него высовываются бумажки.

Приличная на вид женщина сняла очки и помахивает ими, как будто что-то колдует.

Перед венчаньем фотограф положил чистый белый лист на гранитный пол и сфотографировал его с близкого расстояния. И так несколько раз: перекладывал белый лист и фотографировал.

Мужик долго сидел у стола д/записок. Мне уж он надоел. Потом он пошел помолиться перед большой иконой Знаменья, и рассказал мне, что слышал от бабушек. Эту икону написал не иконописец, а простой мирянин, в блокаду, и молился ей, а потом передал сюда, в храм.

Мужик с шумом выпустил из себя воздух, немного расставил ноги. У черных ботинок длинные, загнутые вверх носки.

Мужик с голым торсом пробежал мимо церкви.

Странная женщина: сначала приставала к другой, помоложе, потом задерживала очередь у Алены, пытая ее насчет имени Аустина. Она встречала его в православной литературе. Потом долго шуршала пакетами у святой воды, уже перед самым закрытием. Когда же, думаю, ты, наконец, уйдешь? И тут она преподносит Алене торт собственного изготовления: со всеми тут поделиться.

Мальчик зашел с улицы, покупает кольцо: сейчас на улице холодно, и пальцы поэтому тоньше.

Девушка с фотиком на пупке.

Седой взъерошенный мужичонка растерянно постоял посреди храма.

Старый седой мужчина, целуя перед помазанием большое Евангелие, забрал в рот целого евангелиста.

Бывает седина настолько чистого оттенка, как будто голова перебинтована.

Мужчина в шортах с дочкой на руках. У дочки в руке шишка, в другой – пластмассовые грабельки.

Бабушка с палочкой и авоськой на ярком солнце – медленно подвигается к храму.

Женщина с блестками на берете вытирает помаду с губ.

Ребенок сидит за столом и упорно на меня смотрит, уперев ручку себе в переносицу. На лбу укус.

Вечерний парень запихивает в штаны довольно толстый молитвослов.

Женщина на каблуках под ветром перекрестилась.

Дедушка с девочкой на руках. Девочка держит сумку. Из сумки торчат пластмассовые морковка и помидор.

Мужик с необычной бородкой ставит свечки по номеркам: поджигает от зажигалки и сверяется по листку.

Мужик из горлышка выдул всю бутылку святой воды.

Сухонькая жалобная старушка с палочкой, подружка Зины.

Старик православного вида двигает головой. Старик прикладывает свой нательный крестик к иконам, не снимая с шеи. Старик оглядывается, беспрестанно крестится, голова и руки не остаются в покое.