Профессор сел на стул и легко улыбнулся:
– Ну что. Следующий?
4
4 мая 2013 года, дневник Миры
Не понимаю. Раньше я никогда не видела сны со звуками. А теперь везде, так же, как и огонь в прошлом сне, была музыка. Вечная музыка вне времени и пространства – орган, наполнявший меня до краёв.
Мы стояли на пороге странного здания, похожего на католический храм, и молча смотрели на то, как хлопья снега опускаются на землю. Он был совсем рядом. Я еле-еле касалась его локтя своим локтем и даже вздохнуть не могла. Казалось, он это почувствует, скажет что-то, посмотрит на меня, и я всё-таки увижу его лицо. А вроде бы так хотелось?.. Но было боязно, только уже совсем не так, как раньше.
Боязно было убить момент, прорвать это оцепенение. И одновременно хотелось бежать и кричать – от того, как много во мне всего, сколько во мне этой музыки. Не убегать хотелось, а двигаться, жить, звучать. Но тело – руки, ноги, горло – не откликалось. Тело продолжало стоять на пороге и глазами, которые раньше показывали мне мир, осоловело смотреть на снежные мушки.
Я так и не нашла в себе смелости ни двинуться, ни вздохнуть, и он посмотрел на меня первым. На моём плече от его взгляда остался след – и это было так невыносимо, что я не смогла не посмотреть прямо туда, где должно было быть его лицо. И увидела там пустоту. Не черноту, а именно пустоту. Ничто.
Эта пустота начала затягивать меня внутрь, и всё тут же кончилось. Но кончилось только в этот раз – я точно знаю, что мы ещё увидимся.
Теперь это уже не вопрос, потому что отступать я не собираюсь.
5
В зачётке Полев расписался без колебаний, но Мира втайне боялась, что он поставил ей всего лишь оценку «сойдёт».
Расслабиться так и не вышло. После того, что случилось с Ташей, Мира не переставала прокручивать в голове, как то же могло бы случиться с ней самой. Вот она вдруг запинается посреди выступления и замолкает. Полев отрывает взгляд от ведомости, все смотрят на неё одну и ждут: что же она сделает дальше? В густой тишине звякает чей-то смешок – и она беспомощно мотает головой, хватает рюкзак и вываливается из аудитории в коридор, где ещё тише. За спиной уже гудит аудитория, а Мира сжимается и вспоминает, что забыла там кардиган и зонт. Возвращаться не вариант – надо потом написать Юльке, чтобы захватила их с собой, хоть и совестно, что та будет мотаться с её вещами.
До остановки идти приходится в футболке, а потому становится зябко. Дорога мелькает кусками, думать и вспоминать совершенно не хочется – хочется быть забытой, исчезнуть, сгинуть. Но город, подхватывающий её сразу после того, как она оставляет за спиной тяжёлую дверь гумфака, возвращает в реальность, будя досадными каплями дождя. А потом шепчет, утешает: «Пусть, пусть, пусть».
Капля попадает в глаз – и Мира вздрагивает, чтобы вернуться окончательно.
Ведь Полев расписался в зачётке без колебаний и, глядя одобрительно, вручил ей со словами:
– Больше упражнений, Мирослава Геннадьевна, и вы у нас раскроетесь. А сейчас – подбородок чу-уть выше, чем вы привыкли.
Пока она шагала к своей парте, её обнимала взглядом Юлька.
– Ну, сильно я тряслась? – спросила Мира, усаживаясь.
– Да незаметно почти. Забей.
Она почти всё сделала правильно. Быть может, немного недотянула, но это совсем не удивительно. Забыть это гораздо проще, да и исчезать не надо. Но город всё же и вправду шептал дождём по асфальту: «Пусть, пусть, пусть». Примирял её с тем, что когда-либо происходило наяву или только в её воображении. А небо грохотало, откликаясь ему: «Да, да, да!».
Лишь за десяток метров до остановки Мира вспомнила о том, что зонт в аудитории всё-таки не оставляла и потому мокнет зря. Раскрывать его уже не было смысла – она мигом заскочила под козырёк. Там стояли озябшие, как воробушки, люди. Двое влюблённых, держась за руки, обсуждали какой-то фильм – видно, только что вышли из кинотеатра неподалёку; пожилая дама диктовала то ли сыну, то ли внуку список покупок в продуктовом; а блёклый мужчина болезненного вида жаловался другу: «Да ведь май уже, сколько можно-то?».