Несколько секунд Син смотрит мне в лицо, затем, приподнявшись на локте, стягивает жгут с волос, и они рассыпаются по плечам.

– Спасибо, – на этот раз я улыбаюсь искренне.

С тревогой приподнимаю покрывало, но на простыне – лишь несколько тёмных пятнышек как от мокрого, а крови не видно. Замечательно! Забравшись под покрывало, сажусь, опершись спиной на изголовье кровати, из-за нервозности тянет даже сложить руки на груди, закрываясь, однако с этим порывом я борюсь: не хочу выдать свою напряжённость, это может навести его на вопрос, почему я настолько нервничаю. Син, по-прежнему лежащий на животе, придвигается ближе, обнимает рукой за талию, и интимное тепло его обнажённого тела контрастирует с ощущением моей одетости. Тянет меня ниже, чтобы спустилась к нему, а не сидела чинно, как на званом вечере, и я всё же поддаюсь, сползаю спиной по изголовью – но лишь немного.

– Ну что, как насчёт пиццы? – голос у меня придурковато-радостный.

Однако Син не отвечает: прихватив зубами край топа, тянет его вверх, оголяя живот. Истерично хихикнув, останавливаю его движение. Ладно уж, немного шрамов на животе могу показать, но не более. Смирившись, Син вылизывает полоску голой кожи, а вот его рука перебирается выше, касается то локтя, то плеча, то шеи, рассеянно бродит тут и там, словно стесняясь перейти прямиком к груди, хотя – я буквально чувствую это – хочет именно туда.

– Какую закажем? – я сжимаю плечи, нервозно прикрываясь от прикосновений.

– На твой вкус, – его голос звучит невнятно.

Я было открываю рот, чтобы предложить варианты, но тут его пальцы всё же решаются коснуться груди – мимолётно, легко, чуть задев сосок, через два слоя плотной ткани прикосновение смутное, однако даже от такого я замираю, онемев. Словно всё моё существо сконцентрировалось в этом единственном восхитительном ощущении.

Заметив мою реакцию, Син повторяет движение уже смелее, а через несколько секунд – раз я не протестую, – и вовсе с охотой переключает на грудь всё своё внимание. Накрывает одну ладонью, продолжая большим пальцем ласкать затвердевший сосок, другую – ртом. Через одежду чувствуется лишь неразличимое ощущение тепла, хочется большего, так что, когда Син прикусывает, задев сосок, я не выдерживаю: быстро стягиваю топ, однако дёргаю покрывало выше, чтобы хоть как-то прикрыться. Но Син вроде не приглядывается к шрамам и прочим недостаткам, а увлечён только лифчиком: поглаживает и посасывает так, словно ему по-настоящему нравится это делать. Через один слой ткани ощущения сильнее, возбуждение между ног с готовностью напоминает о себе, и хочется таять от этих приятных ощущений.

Тем временем пальцы Сина осторожно поднимаются выше, стягивают бретельку и проводят по груди вдоль края ткани, словно спрашивая разрешения. Изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не отстраниться, – пускай я далека от идеала и выгляжу не особо привлекательно, но я не хочу, чтобы он прекращал. И Син всё-таки цепляет ткань лифчика и стягивает вниз – по голой коже пробегает холодок, сосок твердеет ещё больше, и прикосновение к нему настолько чувствительно, что хочется застонать. Но я, конечно, сдерживаюсь. Приличные девушки не ведут себя как шлюхи.

Пока я погрузилась в ощущение того, как палец кружит по ареоле, то и дело задевая сосок – от резко-приятного возбуждения даже вздрагиваю, так хочется большего, однако палец снова убегает, дразня, – Син, почувствовав, что я окончательно перестала сопротивляться, уже торопливо стягивает зубами вторую бретельку и ткань чашечки и засасывает второй сосок во влажное тепло. Ощущения настолько сладкие, что я даже замираю в растерянности, не понимая, что делать. Теперь уже и не думаю отстраняться, наоборот, держу Сина за шею и запястье, прижимая к себе, лишь бы он не прекращал.