– Зачем ты так? – оскорбляется он.

– Как? – приподнимаю бровь, будто искренне его не понимаю.

– Ну… трусливыми… обиженными… зачем это? Где я трусил?

– А-а, то есть этот твой спич в мою честь, который начался словами: «Сейчас я напьюсь, наберусь смелости и порву с ней» – это образец мужества?

Марк опять идет пятнами, мнется и, наконец, зло бросает:

– А ты могла бы не подслушивать, а показать, что пришла. Тоже не слишком-то красиво это…

Вот тут мне от его претензии становится даже смешно.

– Ну занеси ещё один пункт в свой список моих недостатков. А теперь скорее вернись и всем об этом расскажи.

– Ты можешь меня хотя бы выслушать?

– Могу, но не хочу. Успокойся, Гаевский. Просто пойми: мне обсуждать твои обиды неинтересно. Это тема вообще мимо меня. Ты лучше правда возвращайся к Соньке, Юльке, мальчикам. Им рассказывай дальше, какой ты весь обиженный. Может, даже кто-то из них смилостивится и тебя приютит. Или к маме с папой вернешься? Ключ только отдать не забудь от моей квартиры.

Я отворачиваюсь и иду к машине. Марк зачем-то тащится следом.

– Лер, ну, давай поговорим нормально? – теперь у него просительный тон.

– Неинтересно, – не оглядываясь и не останавливаясь, бросаю я.

– Да вот всегда ты так! – опять взвивается он. – Потому у нас ничего и не вышло! Ты никогда никого не слушаешь! Ты же у нас одна всё знаешь лучше всех!

Пиликнув сигналкой, открываю дверцу и сажусь на водительское место. Скидываю туфли на шпильках, надеваю разношенные конверсы. Марк вертится рядом, продолжая истерить.

– Тебе всегда всё неинтересно!

– Ошибаешься, Гаевский, – улыбаюсь я. – Не всё и не всегда. Но твоё нытьё и жалобы – это скучнее не придумаешь.

– Высказать свое мнение – это у тебя нытье? – в который раз оскорбляется он.

Потом вдруг хлопает ладонью по крыше моей машины и заявляет с вызовом:

– А знаешь что? Ну и катись! Я ведь правду сказал им. Ты – деревяшка, а не женщина. Во всех отношениях. И в постели – полный ноль. С резиновой Зиной и то удовольствия больше, чем с тобой. Мне ещё медаль надо дать за то, что так долго жил с… бревном. Да, Лера, ты – бревно. Льдина. Бесполое существо. Оно.

– Высказался? Полегчало? Машину мне не калечь, герой.

– Я-то не пропаду! – продолжает он выступать. – Мне найти нормальную бабу – не проблема. А вот ты останешься одинокая, никому не нужная…

– Удачи в поисках нормальной бабы, – улыбаюсь я и поворачиваю ключ зажигания.

Отъезжаю на пару кварталов и сворачиваю в какой-то тенистый, полупустой двор. Глушу мотор. Горло болезненно перехватывает спазмом. Глаза моментально застилают слёзы.

Несколько долгих минут я просто сижу, до белых костяшек вцепившись в руль, и гляжу перед собой невидящим взором. Никакое самовнушение не помогает. Я чувствую себя не просто униженной и несчастной, а полностью раздавленной. Размазанной. Оплеванной.

И дело не только в том, что Гаевский из всех способов расстаться выбрал самый подлый, вылив на меня ушат грязи прилюдно. А ещё и в том, что вся моя жизнь рассыпалась… Даже не так, никакой жизни и не было. Оказывается, всё это иллюзия...

4. 4. Лера

Я, уже не сдерживаясь, реву в голос, подбирая тыльной стороной ладони слёзы. Неужели я была настолько слепа, что ничего не замечала?

Я ведь искренне считала, что мы с Марком – идеальная пара. Да, страсти у нас не кипели, мы не скандалили и не били посуду, как молодожены из соседней квартиры, не сходили с ума от ревности, не трахались как кролики ночи напролёт, не выносили мозг взаимными упрёками. Мы просто жили, уважая интересы и личные границы друг друга.

А, оказывается, он всё это время меня едва терпел…