– Владимир Николаевич! Может, мы встретимся в другое время? – Она подошла к закрытой двери, из-за которой раздался громкий хлопок, но ответа не последовало.

– Может быть, ему стало плохо. – Юля осторожно толкнула дверь, которая противно заскрипела и открылась.

– Владимир Николаевич! С вами все в порядке?

По центру небольшой комнатки лежал доктор технических наук, видный ученый, генеральный директор «Орбитальной группировки» Владимир Николаевич Яценко, и во лбу у него была большая дырка.

Юлька с трудом сдержала крик и порыв немедленно рвануть за секретаршей, но вовремя остановилась и сделала несколько снимков на свой супертелефон последней модели. Журналистская сущность заставила ее вести себя именно так.

На первую полосу газеты кадр получится впечатляющий. Яценко лежал, разбросав руки и ноги, словно замер в какой-то позе йоги, и только кровоточащее отверстие в голове лишало ситуацию комизма. Юле сначала не было страшно, но тело начала бить крупная дрожь. Страх навалился, накинулся, взял за горло буквально за пару минут. Юля закричала, и в кабинете тут же появилась «железная секретарша».

– Что случилось?

Юлька показала пальцем на лежащего мужчину, который только что называл себя Карабасом-Барабасом. Несостоявшийся герой ее интервью Владимир Николаевич Яценко был мертв.

За два дня до встречи журналиста Юлии Сорневой с генеральным директором «Орбитальной группировки» Владимиром Яценко состоялся Совет Главных. Он начинался в десять, аудиторию медленно заполняли мэтры российской космонавтики. На самом деле Совет был неформальной организацией, где принимались решения рекомендательного характера, но потом эти предложения обрастали якорями и трансформировались в важные постановления правительства.

Глава космической отрасли Дмитрий Бразгин открывал Совет Главных, он был хмур и сосредоточен.

– У нашей отрасли сегодня непростые времена. – Тяжелая фраза словно застыла в атмосфере аудитории.

Тяжелые времена были не только в отрасли, но и в семье Бразгиных. Их единственный сын, Мирон, будучи в нетрезвом состоянии, сбил пешехода и скрылся с места происшествия. То, что с сыном давно творилось неладное, Дмитрий Олегович замечал, но это были какие-то маленькие отрывки, кусочки, частицы отношений отец – сын, всегда сложных и непредсказуемых.

Дима познакомился со своей будущей женой Еленой еще в институте, они сразу понравились друг другу. Вернее, Лена первая обратила внимание на спокойного и взвешенного однокурсника, сдававшего сессии на одни пятерки. При повторном рассмотрении он показался ей интереснее, чем напыщенные московские мальчики.

– Дима, тебя закадрили, – подшучивали однокурсники.

У девушки, кроме сумасбродного характера, было огромное преимущество: московская прописка и папа генерал. Лично к этому достижению она усилий не прикладывала, она такая была, и все тут. Поэтому Диме со временем предстояло сделать выбор – стать «вечным адъютантом» при генеральской дочке или ехать по распределению куда-нибудь во Владивосток. Уезжать из столицы не хотелось, как и возвращаться на родину в Нижний, и выбор был сделан рациональный, в пользу женитьбы на Леночке. Дима не то чтобы пожалел об этом, но осознавал риски, – потеряв свободу, он расставался и с чувством собственного достоинства.

Бразгин молча сносил упреки тещи, что ее дочь могла выбрать партию и получше, и недовольные взгляды тестя-генерала, который переводил его с работы на работу в поисках денег. Супруга Леночка трудиться не собиралась и порхала с подругами в поисках развлечений.

От всей ситуации, что сложилась вокруг Дмитрия, у него появилось чувство страха, которое притаилось где-то глубоко внутри. Сначала он боялся остаться без московской прописки, потом, когда эта проблема разрешилась, боялся потерять денежную работу. Когда родился Мирон, страх на время исчез, но тут Диму ждал удар по самолюбию. В свидетельстве о рождении у мальчика стояла фамилия жены и ее папы-генерала – Попов. Дима не выдержал.