— Ты сделал мою жизнь лучше, мой мальчик, — шептала она вслед его отлетающей душе. — Ты помог мне понять, для чего я теперь буду жить. Я буду делать только то, что действительно важно, обещаю. Я пронесу память о тебе через свою жизнь. Клянусь, я не дам тебе уйти навсегда, каждый день буду молиться и вспоминать. А ты, в свою очередь, не покидай меня и наставляй.

Вадим хотел держаться так же стойко, как Вера, или так же наплевательски, как Саша. Ему хотелось, чтоб все это было ночным кошмаром, чтобы он проснулся и потрепал Арсения по волосам. Вадим осознал, что никогда больше он этого не сделает. От этой мысли хотелось закричать на весь белый свет.

— Спасибо, что всё организовал, — сказал он Саше, который действительно хорошо помог.

— Пустое, — отмахнулся Саша. — Арсений — особенный мальчик. И знаешь, я действительно его любил.

Он не лгал. Арсений был крестником Саши и Лидии, и Саша иногда представлял, что он их сын, которого у него с Лидией не могло быть. Это была первая Сашина победа над Павлом, который слёг со страшной пневмонией и не смог покрестить сына Вадима. Саша заменил Павла и был особенно горд поучаствовать в таинстве крещения на пару с Лидией вместо него. Как чудны дела Господни! Теперь у Саши нет ни Павла, ни Лидии, ни Арсения.

Саша называл Арсения не иначе как «сынок», баловал его и старался дать толику нежности — столько, сколько могло преподнести его ожесточенное сердце. Арсений — единственный родной по крови человек, которого Саша любил, единственный, с кем он признавал свое родство.

Лидия тоже относилась к маленькому Арсению с нежностью, плескала на него своё нерастраченное материнство. Арсений совсем не помнил ее, но Лидия была в его жизни. Саша воскрешал в памяти, как менялось ее лицо, когда она смотрела на спящего Арсения, светло-зеленые глаза светились особым светом, никогда она не смотрела таким взглядом на Сашу или Павла. Она брала Арсения на руки и пела ему. Пела так тихо, что Саша не слышал слов и мотива. Когда он садился рядом, чтоб понять мелодию и слова, она тотчас умолкала. При Арсении Лидия никогда не говорила с Сашей грубо, не отмахивалась от него. Ее голос был спокойным и тягучим, будто она боялась, что любая сильная эмоция передастся ребёнку и нарушит его покой.

— С ним ушло все, — сказал Вадим.

— Мне жаль, что мы потеряли Арсения. — Саша отвёл глаза от свежевырытой рыжей земли. — Если у меня родится сын, то назову в честь него. Может быть, у тебя тоже ещё будут дети. А хотя я припоминаю, что ты считаешь нас с тобой недостойными иметь потомство. Что ж насчёт себя ты, может, и прав.

— Я очень от тебя устал. — Вадим сплюнул себе под ноги злой плевок. — Почему ты считаешь себя вправе ранить людей словами? Если тебе интересно, я собираюсь уехать куда глаза глядят. Подальше от всех вас. Сегодня я похоронил не только сына. Я похоронил жену, тёщу, тебя, твоего сына и вообще всех к чертовой матери.

— То есть завёл себе призраков? — усмехнулся Саша.

— Меня не пугают призраки, — ответил Вадим. — Я отделяю жизнь от смерти.

— К какому из состояний относишь себя?

— Я жив.

Саша тихо засмеялся, заставив несколько стоявших поблизости голов в недоумении на него обернуться.

— Когда в последний раз ты замечал, что отражаешься в зеркале? Когда ты смеялся в последний раз? И где твоя жизненная сила? То-то же. Ты мертв, Вадим. Хватит смелости это признать?

Вадим не ответил. Саша сочувственно положил руку на плечо брата, приняв молчание за знак согласия.

— Не подойдёшь к жене? — Саша кивнул в сторону Юлии. — Мертвецам неплохо подпитаться энергией жизни у любящих женщин. Мое дыхание жизни все норовит улететь от меня в Москву. Хотя Вера клялась, что не сможет меня покинуть, уверяла, что любит. Беременность дурно влияет на неё: и на красоту, и на характер. Я никогда не видел у неё такой упёртой решимости, обычно она всегда норовила мне угодить.