Я понимающе кивнул. Юные годы Иннокентия пришлись на тяжелый период шестилетней войны с Капотином – государством, занимавшим узкий, но удивительно протяженный клочок суши, полностью отрезавший нас от моря. Изнурительные попытки забрать эти берега силой так ни к чему и не привели, если не считать полного разорения Северной префектуры, непосредственно граничившей с Капотином, – ну и, разумеется, бесчисленных потерь с обеих сторон. Мирное соглашение было заключено на позорных – а в чем-то даже грабительских – условиях для пяти префектур, составлявших родную Долийскую империю, позже по велению моды переименованную в конфедерацию.

– Как биться перестали – так мы уже и не знали, чем себя занять, – продолжал Иннокентий, возвращая рукав рясы на прежний уровень. – На войне-то все было понятно: говорят «иди» – идешь, говорят «стой» – стоишь. А тут… право слово, и не разберешься. Неровен час – попадешь в передрягу, так никто и слушать не станет. Хоть в острог не сажали – клеймо ставили.

– И чем же Вы, Владыка, провинились?

– Да я все бродил по городам, искал, чем бы на хлеб заработать. Устроился в кабак полы мести – ну и прочий порядок наводить. Переусердствовал однажды.

– А как же Вы потом в церковь попали?

– Да куда ж еще идти? – криво усмехнулся он и, потупившись, отхлебнул настойки прямо из деревянного черпака.

– Выходит, и убийца воевал в Капотине, – поспешил я отвлечь Иннокентия от нахлынувших на него неприятных воспоминаний. – Я видел такие же знаки на его запястье. Вот только он не показался мне… простите, старым.

– Должно быть, годы пощадили. Второй брат милостив оказался, пожаловал молодость… Так Вы говорите, один вояка совладал с целым монастырем?

– Выходит, что так. И, к слову о Втором брате, – знакома ли Вам ересь, согласно которой братьев было более двух?

– Славные вопросы Вы задаете, Ярослав: кому бы рассуждать о ересях – инквизитору или обыкновенному старому священнику? Увольте, уважаемый, тут я Вам не ровня.

– И все же я пришел к Вам за советами, Владыка. Кем бы ни был наш недруг, он силен и весьма неглуп. О таком надо бы знать досконально – однако ни военное прошлое, ни особенная ересь нам не помогут, насколько я теперь могу судить.

– Все верно. Теней по свету ходит немало, а уж кому какая блажь голову занимает – и вовсе не угадаешь, – Иннокентий пожал плечами с таким умиротворенным видом, будто мы обсуждали не насущную проблему, а выдуманный нами же самими шахматный этюд. Тут, однако, его взор обрел прежнюю озабоченность, и он твердо добавил: – Мы должны позаботиться, чтобы впредь подобное не могло повториться. Я буду ходатайствовать перед префектом о выделении охраны для наших монастырей.

– Я не думаю, уважаемый Владыка, что такие меры действительно необходимы. Этому сектанту был нужен я. Он желает заручиться моей поддержкой в распространении своего учения. Кроме того, он намекал, что не одинок.

– И Вы, Ярослав, полагаете, что эти господа пошли на столь дерзкое преступление единственно с целью обратить на себя Ваше внимание? Мне неприятно говорить об этом, но Вы несколько переоцениваете собственную важность. Если некто намерен насадить новое учение, то для него вполне естественно для начала избавиться от сторонников действующего порядка – Вы не находите?

Владыка был прав. Тяжкие думы о том, что гибель товарищей всецело, хоть и косвенно связана с моей репутацией, не имели под собой глубокого основания. Разумеется, монастыри и сами по себе стали бы помехой на пути любой секты: каждый их житель не только посмеялся бы над крамольными идеями, но и призвал бы к этому послушных мирян. Если так – еще на четыре монастыря префектуры ложилась мрачная тень нежданной угрозы. Хуже всего было то, что их опустошение могло уже и свершиться, но этими сомнениями Иннокентия не следовало тревожить – довольно было и того, что вся его паства в одночасье превратилась из громогласного восклицания в крайне зыбкий вопрос.