Людвиг еле заметно дернулся, и Уна вдруг поняла, как грубо с ним обошлась.

– Прости меня, братец. – Она взяла его руку. – Просто… плохой день, только и всего.

Он улыбнулся, тихонечко сжал ее руку и хотел было что-то сказать, но заметил в дверях отца. Тот откашлялся, давая знать о своем появлении.

Уна помнила отца, когда тот еще был мускулистым и подтянутым воином. Теперь же его тело больше напоминало бочонок. Казалось, каждую ступень он преодолевал лишь спустя долгие минуты одышки. Вот и сейчас, судя по его красному лицу, добираться до ее покоев ему было крайне трудно.

– Людвиг, оставь нас, – велел он, тяжело выдохнув.

– Да, отец.

Младший братец вышел из покоев.

– Еще свидимся, с-с-сестренка, – сказал он напоследок.

Отец закрыл за ним дверь и, прежде чем заговорить, долго смотрел на нее пытливым взглядом.

– Ты сбежала из храма? – спросил он.

Уна молчала. Ей нечего было ответить отцу. Чего уж там, она даже боялась взглянуть ему в глаза.

– Уна, – тверже сказал он. – Говори с отцом, когда он к тебе обращается.

– Да, сбежала! – не вытерпев, громко сказала она и отбросила иглу в сторону. – И убегу на следующей неделе, а за ней и на следующей!

Царь тяжело вздохнул, медленно поплелся к ее кровати и сел на краешек, из-за чего та громко скрипнула.

– Милдред объясняла тебе, почему так важно ходить на чтение в храм? – спросил он, не спуская с Уны глаз. – Говорила, что мы все грешны перед Единым за то, что натворили у себя на родине?

– Вы натворили, а не я. Меня тогда еще на свете не было…

– Как и меня. Это сделали наши предки, но и мы, их дети, тоже несем грехи своих родителей, моя дорогая, не забывай об этом. Когда я был в твоем возрасте, то тоже думал, что все это бессмысленно – эти чтения, молитвы в храмах, но потом…

Этот наставнический тон был ее знаком. Сейчас отец начнет читать ей очередную нотацию о том, как важно чтить догматы Единого. Все это она уже слышала тысячу раз и не собиралась выслушивать вновь.

– Что ты хотел? – Она нехотя развернулась в его сторону.

Царь, не проронив ни слова, достал из подола своей куртки маленькую деревянную шкатулку, украшенную узором, и похлопал по кровати, приглашая ее сесть рядом.

– Открой, – сказал он и вручил ей шкатулку.

Царевна с небольшой опаской открыла ее и обнаружила внутри подвеску с символом Единого. Подвеска была сделана из прочной, старой бечевки, а вот сам символ из чистого золота. Украшение это, несмотря на его содержание, вызвало у Уны восторг, которым она не спешила делиться с отцом.

– Эту подвеску мне когда-то подарил отец, а ему его дядя, и так далее. Неизвестно, сколько лет этой вещице, но она для меня самое дорогое из всех украшений в замке, поскольку является нашей семейной реликвией. Как сказал мне мой отец: эту подвеску дарят только самым храбрым мужчинам нашей семьи, но я решил немного нарушить эту традицию…

Отец жестом предложил ей помочь надеть подвеску. Она не стала возражать.

Когда холодный металл коснулся груди, она вздрогнула. Нитка на удивление, хоть и выглядела старой и изношенной, сидела на шее приятно.

Царь взял ее за руки и посмотрел прямо в глаза.

– Дочка, ты заслуживаешь эту реликвию, как никто другой в нашей семье. Я знаю – ты никогда не простишь меня за этот брак, я и не требую от тебя прощения. Все, чего я хочу, чтобы ты поняла, как это важно для твоего старшего брата и всего нашего народа. Этим союзом мы…

– Прошу, отец… – Царевна отвела взгляд, едва услышав в его речи наставнический тон. – Я поняла.

Он чуть крепче сжал ее ладонь.

– Аарон будет обязан тебе жизнью…

– Аарон придет в ярость, когда узнает, что я вышла замуж за райданца, – сказала Уна. – Он не оставит этого просто так.