Чуть помешкав, она скользнула пальцами к глазам. Медленно очертила линии их изгибов, и то, что обнаружила, заставило дрогнуть ее руку.

И в ту же секунду внезапно пришло озарение, и она вспомнила не только, как оказалась здесь, на койке, но и все остальное, всю свою жизнь, вплоть до самого раннего детства, даже о том, о чем не хотелось бы вспоминать, что была не в состоянии вынести.

Отдернув руку от глаз, она горестно-жалобно всхлипнула. Груз памяти камнем придавил ей грудь, не давая дышать.

Мягко завизжали-зашаркали подошвы – вернулась Маргарет.

Звякнул поставленный на тумбочку стакан.

– Сейчас приподымем кроватку и попьем соку.

Заурчал моторчик, и изголовье кровати начало медленно подниматься, заставляя Дженнифер принять сидячее положение.

Когда кровать установилась в нужное положение, Маргарет спросила:

– В чем дело, голубушка? Ба, да мы никак плакали… вернее, пытались плакать?

– Он все еще ходит ко мне? – дрогнувшим голосом спросила Дженнифер.

– А как же. Регулярно. Иногда дважды в неделю. Во время одного из визитов вы были в полной памяти, неужели забыли?

– Да. Я… я…

– Он вам очень предан.

Сердце Дженнифер неистово забилось. Грудь стеснило. Отчаянный страх сдавил горло, и она едва сумела выдавить:

– Я не… не…

– Что с вами, Дженни?

– …не хочу, чтобы он приходил!

– Вы сами не знаете, что говорите.

– Не пускайте его больше сюда.

– Он так вас любит.

– Нет. Он… он…

– Приходит два раза в неделю, проводит у вашей постели несколько часов подряд, и когда вы в памяти, и когда вы погружены в себя.

При мысли о том, что он сидит в этой комнате, у ее постели, когда она находится в беспамятстве, в полной отрешенности от всего, что ее окружает, Дженнифер охватила дрожь.

Она ощупью нашла руку Маргарет, сжала ее так крепко, как только смогла.

– Он совершенно другой породы, не то, что вы или я.

– Дженни, вы напрасно расстраиваете себя.

– Он не такой, как мы.

Маргарет рукой накрыла руку Дженнифер, ободряюще похлопав по ней другой рукой.

– Вот что, Дженни, я настаиваю, чтобы вы прекратили эту истерику.

– Он же не человек.

– Успокойтесь, Дженнифер. Вы сами не знаете, что говорите.

– Он чудовище.

– Бедняжка. Ну, успокойтесь же, голубушка. – Лба Дженнифер коснулась ладонь, стала гладить ее по голове, расчесывать волосы. – Не надо перевозбуждаться. Ну, успокойтесь, не надо бояться, расслабьтесь, вы здесь в полной безопасности, мы все вас очень любим и заботимся о вас…

Вскоре истерика немного утихла – но страх полностью не исчез.

Запах апельсина, однако, напомнил ей, что ее мучит жажда. Пока Маргарет держала стакан, Дженнифер пила через соломинку. Мышцы горла плохо ей повиновались. И она глотала с трудом, но сок был восхитительно прохладным и приятным.

Когда допила стакан до конца, позволила сиделке промокнуть рот бумажной салфеткой.

Напряженно вслушалась в монотонное шуршание дождя, надеясь, что это успокаивающе подействует на нервы. Увы, не подействовало.

– Включить радио? – спросила Маргарет.

– Нет, спасибо, не надо.

– Могу вам почитать, если хотите. Стихи. Я знаю, вы любите поэзию.

– Это было бы чудесно.

Маргарет придвинула к кровати стул и села. Пока, шурша страницами, искала нужную, слепая заметно повеселела.

– Маргарет? – вдруг произнесла Дженнифер до того, как та начала читать.

– Да?

– Когда он придет в следующий раз…

– В чем дело, голубушка?

– Ты не оставишь нас одних в палате, хорошо?

– Естественно, если вы на этом настаиваете.

– Очень хорошо.

– Итак, для начала немного из Эмили Дикинсон.

– Маргарет?

– М-м-м?

– Когда он придет, а я… буду в… замкнусь в себе… ты не оставишь нас с ним наедине, ладно?

Маргарет промолчала, и Дженнифер почти зримо увидела ее неодобрительно нахмуренное лицо.