Некоторое время все ее внимание было сконцентрировано на том, чтобы определить природу доносившегося до ее ушей странного звука. Она даже не пыталась приподняться в постели, а только цепко держалась за ограждение и, затаив дыхание, внимательно вслушивалась в непонятный мерный рокот, вначале ошибочно принятый ею за отдаленный рев толпы на стадионе. Нет, не толпы. Огня. Пофыркивание – пришепетывание – посвистывание всепожирающего пламени. Неистово заколотилось сердце, но вскоре она смогла наконец разгадать истинную природу этого огня: это был звук злейшего его врага – всепотопляющего ливня.

Напряжение ее чуть спало, но неожиданно рядом послышался какой-то шелест, и она в ужасе застыла.

– Кто здесь? – спросила она и сама подивилась своей заплетающейся, несуразной речи.

– А, Дженнифер, пришла в себя, милая.

«Дженнифер – это мое имя».

Голос был женским. Женщина явно в годах, и, хотя в нем звучали профессиональные нотки, тембр его был доброжелательным.

Дженнифер почти узнала, кому он принадлежал, знала, что раньше уже слышала его, но окончательно тем не менее не успокоилась.

– Кто вы? – снова спросила она, уже не обращая внимания на то, как звучит ее речь.

– Это я, Маргарет, дорогая.

Звук приближающихся каучуковых подошв.

Дженнифер съежилась, почему-то решив, что ее собираются ударить.

Чья-то ладонь мягко взяла ее за запястье правой руки, и Дженнифер в ужасе отпрянула.

– Не надо нервничать, дорогая. Я только хочу проверить пульс.

Дженнифер немного успокоилась и прислушалась к дождю за окном.

Вскоре Маргарет отпустила ее запястье.

– Пульс немного частый, но вполне сносный.

Медленно к Дженнифер стала возвращаться память.

– Так вы Маргарет?

– Верно.

– Дневная сиделка?

– Ну конечно же, милочка вы моя.

– Значит, сейчас утро?

– Уже почти три часа дня. Через час я кончаю дежурство. А мое место займет Ангелина.

– Почему у меня всегда такая путаница в голове… когда я просыпаюсь?

– Не надо думать об этом, милая. Все равно ничего тут не изменишь. У вас не пересохло во рту? Хотите чего-нибудь освежающего?

– Да, пожалуйста.

– Апельсиновый сок, пепси, спрайт?

– Сок, если можно.

– Одну секундочку.

Удаляющиеся шаги. Звук открываемой двери. Оставлена открытой. На монотонный шорох дождя накладываются иные, доносящиеся из других закутков здания, разнообразные звуки спешащих по своим делам людей.

Дженнифер попыталась принять более удобное положение в кровати, благодаря чему заново открыла для себя, что не только не в состоянии сделать это, но и что ее левая сторона полностью парализована. Левая нога лежала как колода, даже пальцами невозможно было пошевелить. И такой же невидимой была левая рука, от плеча и до кончиков пальцев.

Невероятный ужас охватил ее, проник в самые глубины ее души. Она почувствовала себя совершенно беспомощной и брошенной на произвол судьбы. Необходимо было срочно восстановить в памяти, каким образом оказалась она в таком состоянии и как попала сюда, в больницу.

Приподняла над постелью правую руку. Рука, она знала, была худой и слабой, но весила, казалось, тонну.

Пальцами провела по подбородку, затем вдоль рта. Сухие, запекшиеся губы. А ведь когда-то они были иными. Мужчины обожали их целовать.

В сплошном мраке памяти вдруг всплыло воспоминание: страстный поцелуй, нежные, вполголоса произносимые слова. Воспоминание тотчас растаяло, так и не вызвав из мрака конкретный образ.

Коснулась рукой правой щеки, носа. Когда ладонь переместилась на левую сторону, кончики пальцев ощутили его, но само лицо никак не отреагировало на прикосновение. На ощупь было очевидно, что мышцы на этой половине лица навеки застыли, словно сведенные судорогой.